Избранное - [13]

Пока старик рассказывал свою печальную историю, лодка подплыла к берегу, и пассажиры ступили на землю.

— Бывают же такие злодеи на свете! В бесчинствах Гоэмон не уступит даже индийскому царю Аджатасатру или преступному китайскому императору,[16] — говорили они, расходясь в разные стороны со слезами на глазах.

А между тем Гоэмон средь бела дня ездил верхом на коне по столице. Впереди шло трое копьеносцев, а сзади слуги несли дорожные шкатулки, сундучки с обувью и все, что полагается. Разыгрывая из себя знатного самурая, Гоэмон внимательно глядел окрест и обдумывал новую крупную кражу. У них было так заведено, что в случае малейшей опасности приятели Гоэмона били в большой колокол, созывая сообщников. Сам Гоэмон скрывался в зарослях бамбука в квартале Рокухара, где устроил школу для ночных грабителей. Разбойников, которые волею небес еще не попались в сети закона, он сделал учителями всех тонкостей воровского мастерства. Юных бездельников, еще носивших детские прически, он обучал лазить по карманам, отчаянных парней учил грабежу. Людям с мало-мальски приятной наружностью передавал секреты мошенничества, а деревенских наставлял, как воровать хлопчатую вату. Гоэмон посвящал учеников в тайны сорока восьми приемов воровского искусства и занимался с ними до тех пор, пока они не заслужат грамоты с печатью.

Впоследствии более трехсот его подручных, нарушив заповеди Гоэмона, днем и ночью бесчинствовали в столице, и вскоре все были схвачены. Разбойников вывезли к Ситидзёгавара, к руслу реки, для острастки и в назидание всему свету. В громадном котле вскипятили масло и, бросив Гоэмона вместе с его сыном в этот котел, сварили заживо. Чтобы спастись от нестерпимого жара, Гоэмон встал ногами на семилетнего сына, ведь все равно того ждала неминучая смерть.

В толпе раздались смешки.

— Я сократил его муки из любви к нему! — крикнул Гоэмон.

— Если бы ты и впрямь понимал, что такое любовь к детям, ты не дошел бы до такого. Мучения в огненном котле — это возмездие за то, что ты связал веревками родного отца! А на том свете тебя ждет огненная колесница, и демоны разорвут тебя на части и сожрут, — так говорили люди. Все его осуждали.

Монах, странствующий в сумерках, или Хижина в горах Кумано — жилище доброй сердцем девицы

«Сыплет снег, сыплет град», — слышится детская песенка. Деревенские девочки сбежались под сосны, в которых гуляет ветер, и собирают в подолы кимоно снег и крупинки града, падающие с веток. Дети не чуют холода, заползающего в незашитые рукава кимоно, им только жаль, что день уже смеркается. Тут у подножия горы показался странствующий монах, верно, совершавший паломничество в Кумано.[17] С трудом преодолев крутые горные перевалы, он наконец добрался вниз и подошел к играющим девочкам.

— Далеко ли отсюда чье-нибудь жилище? — еле выговорил он.

Увидев, что монах едва держится на ногах, дети, перепугавшись, разбежались по домам. Осталась только Когин, дочь Кандаю из деревни Иванэ. Ей было всего девять лет, но она сказала рассудительно, как взрослая:

— Наш дом совсем близко, мы подогреем для вас воду, сделаем все, что нужно.

Поддерживая отшельника, девочка повела его к дому. Там вышли к ним ее родители. Родителям пришлась по душе доброта дочери, да и сами они пожалели несчастного путника. Хозяева нарубили веток кустарника хаги, разложили огонь, вскипятили воду. Усталый гость возрадовался такому сердечному приему. Вскоре монах снова перекинул через плечо котомку.

— Сам я из селения Фукуи провинции Этидзэн, родители мои умерли год назад, а я ушел от мира. Когда я думаю о родителях, рукава моей монашеской рясы не просыхают от слез. Вот я странствую по провинциям, молюсь за упокой их душ. Быть может, еще когда-нибудь доведется мне свидеться с вами, — сказал он, сложив руки и благодаря хозяев. Наступила ночь, и странник отправился в путь.

Только он ушел, Когин прошептала отцу:

— У монаха в свертке я видела кожаный мешок, туго набитый золотыми монетами. Убей монаха и возьми деньги. Он был один, и никто об этом не узнает.

Этот шепот пробудил в отце жадность. Схватив тесак, которым рубят деревья, и копье, постоянно лежавшее у его изголовья, он бросился в погоню. Да, видно, эта девочка, которой было всего лишь девять лет, от рождения была злодейкой. А самое удивительное, что она, выросшая в горной глуши Кумано, где люди думают, что сушеный окунь растет на деревьях, и не знают, для чего служит зонтик, все же сумела распознать золотые монеты.

А монах-странник в ту ночь восемнадцатого дня десятой луны шел по широкому полю. Луна еще не взошла. Подоткнув полы одежды, он брел наугад, раздвигая увядшие травы. На боковой тропинке послышались ему чьи-то шаги. Не успел монах остановиться, как громадного роста мужчина выхватил из чехла копье и набросился на него. Монах кинулся бежать, но, оглянувшись, узнал хозяина дома, в котором совсем недавно его так радушно приняли.

— Я отшельник, и денег мне не жаль. Но почему ты хочешь убить меня? Забери деньги, они мне не дороже жизни! — Странник бросил в его сторону кошелек со ста золотыми монетами. Кандаю тут же подобрал деньги.