Избранное - [5]

Тема «Сержанта в снегах» и «Истории Тёнле» была животрепещущей для итальянской литературы в послевоенные годы, когда итальянцам, только что избавившимся от гнета фашизма, необходимо было осмыслить пережитое. Удовлетворяя интерес современного читателя к истории, она и сейчас дает писателям возможность через опыт прошлого понять сегодняшнее, определить свое отношение к нему, уловить «болевые моменты» нынешней итальянской жизни и перспективы будущего [2]. В условиях, когда в Италии поднимает голову неофашизм, а над всем миром нависла зловещая тень новой мировой бойни, воспоминания Марио Ригони Стерна о своем военном прошлом звучат как своевременное предупреждение. Предупреждение о том, какие бедствия и испытания несет война. И как напоминание — о том, какую цену заплатили люди, чтобы не разучиться различать друзей и врагов, радоваться миру, труду, природе — чтобы остаться людьми.

Е. Сапрыкина

СЕРЖАНТ В СНЕГАХ

IL SERGENTE NELLA NEVE Torino, 1962

Перевод Л. Вершинина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Опорный пункт

До сих пор я ощущаю запах смазки от добела раскаленного ствола пулемета. До сих пор в ушах и в голове отдается скрип снега под ботинками, до сих пор я слышу, как чихают и кашляют русские часовые, как звенит овитая ветром сухая трава на берегах Дона. До сих пор перед глазами стоит квадрат Кассиопеи, что висела над моей головой по ночам, и балки землянки, черневшие над головой днем. И всякий раз, вспоминая то январское утро, когда «катюша» впервые обрушила на нас свои семьдесят два снаряда, я испытываю прежний ужас.

Вначале, до атаки русских, нам неплохо жилось на нашем опорном пункте.

А находился он в рыбацкой деревне на берегу Дона, где прежде жили казаки. Траншеи и площадки для пулеметов были прорублены на склоне холма, спадавшего к замерзшей реке. Справа и слева склон постепенно переходил в отлогий берег, поросший сухой травой и камышом, которые сиротливо торчали из–под снега. На берегу справа от нас находился опорный пункт батальона «Морбеньо», а слева — опорный пункт лейтенанта Ченчи. Между нами и Ченчи в полуразрушенном доме стояло отделение сержанта Гарроне со станковым пулеметом. А прямо напротив нас, меньше чем в пятидесяти метрах, на противоположном берегу реки — опорный пункт русских.

На том месте, где мы окопались, прежде, верно, была богатая деревня. Теперь же от домов уцелели одни кирпичные трубы. Церковь тоже наполовину разрушена: на самом верху — наблюдательный пункт, а внизу — штаб роты и площадка со станковым пулеметом. Когда мы рыли ходы сообщения на огородах, нам в снегу и в земле попадались картофель, капуста, морковь, тыква. Иной раз они еще были съедобны, и нам даже удавалось сварить суп.

Из животных в деревне остались лишь коты. Ни уток, ни собак, ни кур, ни коров — одни коты. Большие злющие коты, бродившие среди развалин в поисках мышей. Сами мыши водились, как я понял, не только в нашей деревне, но во всей бескрайней степи, они были неизменной частью пейзажа. Их можно было встретить и на опорном пункте лейтенанта Сарпи, прорытом в глине. Ночью они забирались к нам в теплую постель, под одеяла. Ох уж эти мыши!

На рождество я мечтал поймать кота, съесть его, а из шкурки сшить себе шапку. Я даже смастерил ловушку, но коты были хитрые и в нее не попадались. Конечно, я мог бы подстрелить кота из карабина, но додумался до этого слишком поздно — только теперь. Видно, мне очень уж хотелось заманить кота в ловушку, а в результате я так и не поел поленты с кошачьим мясом и не сшил себе меховую шапку. Сменившись с поста, мы мололи рожь и так согревались перед сном. Жернова мы смастерили из двух дубовых обрубков: наложили их друг на друга и по краям сбили длинными гвоздями. В середине верхнего обрубка мы просверлили дыру, туда засыпали зерно, и оно просеивалось в отверстия между гвоздями. Крутили жернов ручкой. А к вечеру, перед тем как заступать на пост, мы лакомились горячей полентой. Черт побери, до чего же хороша была эта густая полента, которая, дымясь, лежала перед нами на гладкой прямоугольной доске, сработанной рядовым Морески! Наша солдатская полента была намного вкуснее той, домашней. Иногда сам лейтенант Сарпи, родом из Марке, приходил отведать нашей поленты. Он неизменно приговаривал: «Ох и вкусна эта полента!» — и уминал два здоровенных ломтя.

У нас было целых два мешка ржаной муки и два жернова. Накануне рождества один мешок вместе с жерновом мы послали в подарок лейтенанту Сарпи и пулеметчикам нашего взвода, находившимся на его опорном пункте.

Поистине нам неплохо жилось в наших землянках. Когда нам звонили по телефону и спрашивали: «Кто на проводе?» — Киццари, адъютант лейтенанта, отвечал: «Кампанелли!» Это было кодовое название нашего опорного пункта, по имени одного альпийского стрелка из Брешии, погибшего в сентябре. На другом конце провода говорили: «Это Вальстанья, говорит Беппо!» Вальстанья — так называлось селение на берегу реки Брента, что в десяти минутах птичьего полета от моего родного селения. А здесь это было кодовое название штаба роты. Ну а наш капитан Беппо был родом из Вальстаньи. Казалось, будто это в наших горах лесорубы перекликаются друг с другом. Особенно ночью, когда солдаты батальона «Морбеньо», что справа от нас, выбирались на берег реки ставить проволочные заграждения. Они выводили мулов из траншей и, вбивая кувалдами колья, шумели и переругивались. Иной раз они даже окликали русских солдат, кричали им: «Земляки! По–русски, спакойна ночи!»