Избранное - [2]

Но уже с первых страниц повести читатель не может не заметить, с какой убийственной целенаправленностью все эти описания фактически имевших место событий свидетельствуют против бесчеловечности и бессмысленности войны, в которую Муссолини и его приспешники вовлекли итальянский народ, с какой очевидностью то, о чем пишет Ригони Стерн, обличает демагогическую суть и цинизм всей фашистской идеологии, пытавшейся внушить итальянцам, что поход на Восток будет «освобождением духа» итальянской нации.

Как известно, Муссолини пророчил своим дивизиям «легкую увеселительную прогулку» к горам Кавказа и мнил разделить с Гитлером и лавры победителя, и добычу. Он разглагольствовал о силе боевого духа в своей армии, якобы рвущейся в бой «под знаменем антикоммунизма», и уверял, что на полях сражений в России возникнут чувства «дружбы и взаимопонимания» между его солдатами и фашистской армией его союзника — Гитлера. На деле — и в повести «Сержант в снегах» это самым убедительным образом раскрыто «изнутри», в непритязательной передаче того, что увидел своими глазами и запомнил один из рядовых участников восточной кампании, — присланные в Россию итальянские солдаты в массе своей бесконечно далеки от захватнических идей, им в принципе чужд и тот милитаристский психоз, и та жестокость завоевателей, что пустили столь прочные корни в сознании гитлеровского солдата. Посланные воевать, но не имеющие идейной убежденности в том, что эта война нужна им, итальянские солдаты оказались в России в подлинно трагическом положении, ибо не были ни духовно, ни даже чисто материально подготовлены к встрече с таким мощным противником, как Красная Армия. Не имея подходящего обмундирования, снаряжения, транспорта и даже продовольствия, изнуренные бесконечным маршем по заснеженной степи, они тысячами гибли от холода и голода; а те, кто выживали в кошмаре отступления, имели перед собой только одну цель — не замерзнуть на дороге, не умереть с голоду (в этих условиях и реквизирование съестных припасов у населения встречных деревень было вынужденной мерой, никогда, по свидетельству самих крестьян, не сопровождавшейся зверствами) и добраться наконец до своего дома. Вместо так и не сложившегося «взаимопонимания» между итальянскими и гитлеровскими солдатами у участников восточной кампании зарождается выстраданное ими еще на разоренных войной русских полях чувство солидарности и убежденной спаянности простых людей, которым война несет горе и разорения, чувство симпатии и уважения к советским людям, защищающим свою землю, свои дома.

Глубокое проникновение в духовный климат, царивший в итальянской армии в трагическую для нее зиму 1942–1943 годов, точная передача подробностей солдатского быта и хода военных операций позволяют относиться к мемуарам Ригони Стерна как к историческому документу. Это дает основание историкам второй мировой войны использовать свидетельства сержанта Ригони (наряду со свидетельствами ряда других участников событий, архивными материалами, сводками и т. п.) при характеристике обстановки в итальянских частях на донском участке фронта [1].

Однако примечательно, что уже Витторини — человек, едва ли не первым познакомившийся с повестью Ригони Стерна, — выделял ее из многочисленного ряда публиковавшихся в 50‑е годы военных мемуаров как произведение высокого эстетического уровня. Ведь в истории «сержанта в снегах» запечатлен не только путь отступления одной из альпийских дивизий, но и нелегкий процесс прозрения молодого героя, осознание им трагического смысла того, что произошло с ним и его товарищами. Из самых обыденных, разрозненных впечатлений и переживаний двадцатилетнего сержанта–пулеметчика Ригони Стерн выводит своеобразную «духовную Голгофу», преодолев которую его герой обретает прочные, подлинно гуманистические нравственные ориентиры.

Вначале вокруг него разлита атмосфера душевного равновесия, доброжелательности и солдатской спайки. Вот Ригони вспоминает своих друзей–однополчан, их маленькие чудачества, их пристрастия, разговоры. Все это простые люди, в большинстве своем горцы, охотники, крестьяне, с нехитрыми интересами и всем понятными надеждами. Они говорят о надоевшей службе, о куреве, о невестах, о доме, поют песни на своих диалектах. Они обживают свои землянки, перемалывают самодельным жерновом зерно и варят поленту. Сержанту Ригони все вокруг кажутся замечательными ребятами; он сам такой же, как и они, — деятельный, веселый, доброжелательный. И как они, молодой сержант, в прошлом охотник–горец, называет свою землянку «берлогой», а в минуту надвигающейся опасности его командирский приказ звучит совсем просто и по–юношески наивно: «…всегда держаться вместе».

Но до сих пор помогавшее, привычное чувство взаимной выручки и солдатской солидарности не выдерживает в тех жесточайших испытаниях, которые выпали на долю попавшего в окружение взвода. Да и не осталось в живых почти никого из старых товарищей. Беспощадным приговором бессмысленной жестокости войны звучит лирический «некролог», который произносит Ригони в память о потерянных им лучших друзьях. Наступает момент мучительной внутренней пустоты, герой остается совсем один и автоматически продолжает свой путь «в снегах», без спутников, без ясной цели — словно камень, влекомый куда–то потоком…