Избранное - [2]

На что ж, скажи, их недостало,

Что рубище с меня сорвал?

Дарить любимца, полна лести!

Жену, чуждающуся чести!

Иль злато богом ты признал?

20

В отличность знак изобретенный[10]

Ты начал наглости дарить;

В злодея меч мой изощренный[11]

Ты стал невинности сулить;

Сгружденные полки в защиту

На брань ведешь ли знамениту

За человечество карать?

В кровавых борешься долинах,

Дабы, упившися, в Афинах:

«Ирой!» ― зевав, могли сказать.

21

Злодей, злодеев всех лютейший!

Превзыде зло твою главу.

Преступник, изо всех первейший!

Предстань, на суд тебя зову!

Злодейства все скопил в едино,

Да ни едина прейдет мимо

Тебя из казней, супостат!

В меня дерзнул острить ты жало!

Единой смерти за то мало ―

Умри! умри же ты стократ!»

22

Великий муж, коварства полный,

Ханжа, и льстец, и святотать!

Един ты в свет столь благотворный

Пример великий мог подать.

Я чту, Кромвель[12], в тебе злодея,

Что, власть в руке своей имея,

Ты твердь свободы сокрушил;

Но научил ты в род и роды,

Как могут мстить себя народы:

Ты Карла на суде казнил.

23

Внезапу вихри восшумели,

Прервав спокойство тихих вод,

Свободы гласы так взгремели,

На вече весь течет народ,

Престол чугунный разрушает,

Самсон[13], как древле, сотрясает

Исполненный коварств чертог,

Законом строит твердь природы.[14]

Велик, велик ты, дух свободы,

Зиждителей, как сам есть бог!

24

И дал превыспренно стремленье

Скривленному рассудку лжей;

Внезапу мощно потрясенье

Поверх земли уж зрится всей;

В неведомы страны отважно

Летит Колумб чрез поле влажно;

Но чудо Галилей творить

Возмог,[15] протекши пустотою,

Зиждительной своей рукою

Светило дневно утвердить.

25

Так дух свободы, разоряя

Вознесшийся неволи гнет,

В градах и селах пролетая,

К величию он всех зовет,

Живит, родит и созидает,

Препоны на пути не знает,

Вождаем мужеством в стезях;

Нетрепетно с ним разум мыслит,

И слово собственностью числит,

Невежства чтоб развеять прах.

26

Под древом, зноем упоенный,

Господне стадо пастырь пас;

Вдруг новым светом озаренный,

Вспрянув, свободы слышит глас;

На стадо зверь, он видит, мчится,

На бой с ним ревностно стремится.

Не чуждый вождь брежет свое;

О стаде сердце не радело,

Как чуждо было, не жалело;

Но ныне, ныне ты мое.

27

Господню волю исполняя,

До встока солнца на полях,

Скупую ниву раздирая,

Волы томились на браздах;

Как мачеха к чуждоутробным

Исходит с видом всегда злобным,

Рабам так нива мзду дает.

Но дух свободы ниву греет,

Бесслезно поле вдруг тучнеет;

Себе всяк сеет, себе жнет.

28

Исполнив круг дневной работы,

Свободный муж домой спешит;

Невинно сердце ― без заботы

В объятиях супружних спит;

Не господа рукой надменной,

Ему для казни подаренной,

Невинных жертв чтоб размножал;

Любовию вождаем нежной,

На сердце брак воздвиг надежный,

Помощницу себе избрал.

29

Он любит, и любим он ею;

Труды ― веселье, пот ― роса,

Что жизненностию своею

Плодит луга, поля, леса,

Вершин блаженства достигают,

Горячность их плодом стягчают

Всещедра бога; в просторе

Безбедны дойдут до кончины,

Не зная алчной десятины,

Птенцов что кормит в наготе.

30

Воззри на беспредельно поле,

Где стерта зверства рать стоит:

Не скот тут согнан поневоле,

Не жребий мужество дарит,

Не груда правильно стремится,

Вождем тут воин каждый зрится,

Кончины славной ищет он.

О воин непоколебимый,

Ты есть и был непобедимый,

Твой вождь ― свобода, Вашингтон[16]!

31

Двулична бога храм закрылся,[17]

Свирепство всяк с себя сложил,

Се бог торжеств средь нас явился

И в рог веселья вострубил.

Стекаются тут громки лики,

Не видят грозного владыки,

Закон веселью кой дает;

Свободы зрится тут держава;

Награда ей едина слава.

Во храм бессмертья что ведет.

32

Сплетясь веселым хороводом,

Различия надменность сняв,

Се паки под лазурным сводом

Естественный встает устав;

Погрязла в тине властна скверность;

Едина личная отменность

Венец возможет восхитить;

Но не пристрастию державну,

Лишь опытностью старцу славну,

Его довлеет подарить.

33

Венец, Пиндару возложенный,

Художества соткан рукой;

Венец, наукой соплетенный,

Носим Невтоновой[18] главой;

Таков, себе когда мечтая,

На крыльях разума взлетая,

Дух бодр и тверд возможет вся;

По всей вселенной пронесется;

Миров до края вознесется:

Предмет его суть мы, не я.

34

Но страсти, изощряя злобу,

Враждебный пламенник стрясут;

Кинжал вонзить себе в утробу

Народы пагубно влекут;

Отца на сына воздвигают,

Союзы бранны раздирают,

В сердца граждан лиют боязнь;

Рождается несытна власти

Алчба, зиждущая напасти,

Что обществу устроить казнь.

35

Крутится вихрем громоносным,

Одевшись облаком густым,

Светилом озарясь поносным,

Сияньем яд прикрыт святым.

Зовя, прельщая, угрожая

Иль казнь, иль мзду ниспосылая ―

Се меч, се злато: избирай!

И, сев на камени ехидны,

Лестей облек в взор миловидный,

Шлет молнию из края в край.

36

Так Марий[19], Сулла[20], возмутивши

Спокойство шаткое римлян,

В сердцах пороки возродивши,

В наемну рать вместил граждан,

Ругаяся всем, что есть свято,

И то, что не было отнято,

У римлян откупить возмог;

Весы златые мзды позорной,

Предательству, убийству сродной,

Воздвиг нечестья средь чертог.

37

И се, скончав граждански брани,

И свет коварством обольстив,

На небо простирая длани,

Тревожну вольность усыпив,

Чугунный скиптр обвил цветами,

Народы мнили ― правят сами,

Но Август выю их давил;

Прикрыл хоть зверство добротою,