Избранное - [62]

Разгорелась дискуссия. Большинство не верило в успех его затеи, но все видели в этом молодом варваре, который и своей темной кожей, и огнем своих глаз, и пылом своих речей отличается от всех присутствующих, воплощение какой-то новой стихийной силы.

В среднем салоне начался концерт. Мужчины прервали ученый спор и перешли туда. Дамы сидели полукругом, а мужчины стоя слушали юную баронессу, которая несильным, но приятным альтом пела романс Реггера. Она хорошо владела голосом, но пению ее недоставало чувства. Однако ей дружно аплодировали. Баронесса поклонилась и улыбнулась. Ока заметил, что она метнула на него весьма выразительный взгляд и тут же, словно нехотя, отвела глаза. «Здесь, пожалуй, обошлось бы без особых хлопот», — подумал он. Аккомпаниатор, какой-то взъерошенный студент консерватории, сыграл на рояле две пьесы Грига и, видимо, во избежание вежливых аплодисментов и неискренних похвал, сразу же заиграл вальс. Дамы в сопровождении кавалеров перешли в танцевальный зал. Ока извинился — он-де не танцует, и снова примкнул к пожилой компании. Через некоторое время хозяин от имени баронессы попросил его присоединиться к дамам — им просто не терпится побеседовать с героем дня. Не успел Ока подойти к женщинам, как все общество облетела весть о прибытии супругов Пенц. Барон Пенц вернулся ночным экспрессом и приехал сюда с женой.

Вильма была чуть бледна. Увидев Оку возле жены барона и его дочери, она невольно вздрогнула. Милош поклонился и с благодарностью в душе принял поздравление Пенца, которое спасло его от минутного замешательства.

— Ах, господин доктор, это было прекрасно! Жаль, что вы не присутствовали при своем триумфе.

И он принялся наиподробнейше описывать церемонию пуска акведука. Дамы слушали барона с горящими глазами, то и дело поглядывая на устало улыбавшегося Оку.

Юная баронесса многозначительно подняла на Милоша свои голубые глаза и вздохнула:

— Счастливец! Успех, наверное, самое прекрасное, что может быть.

— Только порой его трудно вынести одному.

— В самом деле?

Милош подумал: «Девушка как девушка. Как любая наша поповна».

— В том-то и заключается вся его прелесть: переживать его в одиночестве, да еще про себя посмеиваться над ним.

— У вас, должно быть, сильная воля.

— Может быть… Хотя я и сам не знаю, чего здесь больше — стойкости или простого сопротивления.

— Похоже, что вы не умеете радоваться? Боже мой, как бы я радовалась!

— Нельзя оглядываться назад, если думаешь о новых свершениях.

— Пардон, — неожиданно вступила в разговор Вильма, — позвольте, господин доктор, от всего сердца поздравить вас!

Ока посмотрел на ее лицо и заметил в уголках рта горько-насмешливую складку.

— Спасибо! — И он поцеловал ей руку.

Снова начались танцы.

— Барон Хальм был очень любезен. Он уже полностью осведомлен о моей работе, — сказал Милош после недолгого молчания.

Женщина опять улыбнулась насмешливой, высокомерной улыбкой.

— О, вы безусловно продвигаетесь. С этим я вас тоже поздравляю. Только вперед! — И, делая вид, что поправляет приколотые к поясу цветы, тихо прошептала: — Не теряй головы, Милош, бог есть!

Он притворился, что не слышит, и как ни в чем не бывало продолжал свои равнодушные замечания о присутствующих — все, мол, такие милые, приятные, любезные.

Во время трапезы слуга попросил хозяина выйти. Вернувшись, барон ласково взял Милоша под руку и отвел в сторону.

— Вам телеграмма, дорогой доктор. Я не хотел вас беспокоить, но, кто знает, может быть, что-нибудь срочное.

— Откуда? — спросил Милош.

— Кажется, из заграницы.

Милош вздрогнул и вышел.

Телеграмма была из Раванграда.

«Милану и отцу очень плохо приезжай немедленно

Мелания».

Милош побледнел.

Барон обнял его.

— Несчастье в семье? Жан, рюмку коньяку!

— Да. Спасибо. Будьте добры, попросите сюда господина Брезлмайера и барона Пенца.

Вышли оба патрона Милоша. Вид у них был встревоженный.

— Извините меня, пожалуйста, господа. У меня дома случилось несчастье. Какое, еще не знаю, но, видимо, речь идет о смерти. Надеюсь, вы извините меня и позволите сейчас же уехать. Самое большее через неделю я вернусь и наверстаю упущенное.

— Пожалуйста, не спешите. Можете вернуться и через две недели. Ах, какое несчастье!

В эту минуту к ним подошла Вильма. Она была так напугана, что даже не заметила, что порвала кружевной рукав, зацепившись за пуговицу на мужнином фраке.

— Что случилось?

— Ничего, ничего, дорогая. Вернись, чтоб не тревожить общество! — ответил Пенц, мягко подталкивая ее к двери и не имея времени удивиться поведению жены.

Но Вильма подошла к Милошу почти вплотную.

— Я знаю. У вас что-то случилось.

— Да. Смерть. Я должен сейчас же ехать.

— Что? Вы хотите уехать домой? — И она повернулась к мужу и Брезлмайеру. — Умоляю вас, не пускайте его!

Пенц и Брезлмайер переглянулись.

— Что вы говорите?

— Умоляю вас, не пускайте его! Если он уедет, он никогда больше не вернется.

— Не будь ребенком. Ступай, пожалуйста, в зал… До свидания, господин доктор! Значит, через десять дней мы вас ждем. Что бы ни случилось, крепитесь, ваша жизнь только начинается. И примите мое соболезнование.

Милош стоял бледный и неподвижный. Наконец он встрепенулся, вскинул голову, пожал господам руку и пошел к выходу.