Избранное - [54]
Жилось ему неплохо.
Дышит тысячью листьев, пьет земные соки дюжинами корней. Это для тела, а для души птичьи концерты и маскарады облаков!
В ветвях свистит, щелкает, звенит… А по небу что-то летит, несется… Откуда-то плывет отара пушистых овечек; навстречу ей устремляется свора свирепых черных волков… Они исчезают, и вот появляется длинный немец в огромных сапогах и в стальном шлеме… Но и он расплывается! Смотрите, небо вывешивает белье на просушку… Белье качается, трепещет, волнуется, будто хочет упасть на землю и одеть всех бедняков…
Так бывает летом.
Зимой дерево закутывается в белую шубу и дремлет. Дремлет, и снятся ему длинные-предлинные сны.
Однажды оно слышит сквозь сон: трах, трах!
Топор или гром? И кто будет жертвой — оно или другое дерево?
Не успевает оно прийти в себя, как, поверженное, уже лежит на земле… И снова оно засыпает… И снова грезится ему: «Дело сделано! Начинается новая жизнь, совсем новая. Не в родном лесу, не в кругу себе подобных, а на далекой чужбине! Землю и небо заменят небо и вода, вернее — небо и небо: настоящее — наверху, отраженное — внизу…»
И станет дерево мачтой, пустится в плаванье на самом большом корабле, на самом большом корабле по самому большому морю! И увидит оно весь мир!
Но леса оно никогда не забудет!
Когда корабль приблизится к берегу, дерево-мачта поклонится, приветствуя лес… Иногда на него повеет запахом листьев и хвои. Наверно, на корабле есть клетка… И в ней маленькая, милая птичка…
Дерево грезит и чувствует, как топор врезается ему в бока, сдирает и рвет кору… Не беда!
«Терпи, казак, атаманом будешь!»
Других превратили в щепки, испепелили, пепел по всему миру рассеяли, а оно будет мачтой.
Но проснулось дерево не мачтой… Всего лишь балку сделали из него и замуровали в стену.
Душно, темно, тесно, давит со всех сторон…
И снова оно погружается в сон, в тяжелый сон без сновидений, без надежд.
Так оно спит пятьдесят, а может быть, и сто лет. И снова его будят: трах, трах!
На сей раз оно и вправду просыпается в море — в красном огненном море, вокруг бушует пламя…
«Конец пришел! — думает дерево. — Я в аду!»
Но дерево полагает, а пожарная команда располагает… И вот посреди базарной площади лежит бревно…
Лежит оно, гниет, но еще служит маленькому мирку…
На нем держится благополучие шашелей… Подбегает к нему растрепанная прислуга и отрывает от него щепку… Каждый день после обеда оно снабжает зубочистками писаря из магистрата… В канун субботы кто только в бога верует отдирает от него лучинку для сжигания ногтей…
Забредет среди ночи в местечко мелкий торговец, погорелец или просто нищий — переночует на бревне…
Иногда ночной сторож растянется на нем и храпит что есть мочи…
2
Днем
Летнее утро…
Смеясь и галдя, с песнями и криком выбегает детвора из тесных домишек… Босые, полуголые, с куском хлеба в руке или совсем без хлеба бегут они к бревну.
Играют…
Играть — значит изображать старших.
Вот жених и невеста отправляются гулять верхом на палке, целуются по углам, преподносят друг другу подарки.
Если подношение оказывается недостаточно богатым, добавляют еще черепок, осколок зеленой или синей бутылки или кусочек кожи… В противном случае брак расстраивается, обиженная сторона жалуется раввину, взимается штраф.
Вот муж и жена ссорятся, бранятся, проклинают друг друга… А когда надоедает кричать, вымещают остаток злости на детях, на жалких детях из деревяшек и тряпок…
Эти «дармоеды» учиться не хотят, молиться не хотят, пальцем о палец не желают ударить… Только жрать они хотят, бочки бездонные!
За неимением лучшего они берут «лотки», ругают покупателей. Одному богу известно, какой убыток терпишь, а тут еще плати за патент, за место для лотка, плати за обучение детей, за квартиру, свадьбы играй… А покупатели торгуются, душу выматывают!
Потом следуют похороны… Кошка околела, или мертвую мышь где-нибудь нашли…
Но тут появляется помощник меламеда…
В полдень бревно занимают несколько молодых женщин, которые еще живут у родителей… В хорошую погоду они, в белых блузках, в пестрых платках, чинно опустив глаза к вязанью, лежащему у них на коленях, рассаживаются на бревне и проводят там часок-другой…
Вначале все тихо, благородно.
Одна, краснея, рассказывает, как хорошо с ней обращаются. Вторая, «сколько живет на свете», еще никогда не видала такого хорошего мужа, третья молчит и пылает, это, наверно, самая счастливая… А четвертая глотает слезы — ее выдали за старого меламеда.
Потом начинает действовать устная газета. Как стрелы из лука, новости разлетаются по всем дворам, по всем домам и возвращаются к бревну, успев за время пути так разрастись и принарядиться, что не узнаешь!
Старики говорят, что от этого бревна добра не дождешься…
Вечером молодые женщины в еще не стиранных свадебных платьях отправляются за город, на шоссе, на опушку небольшого леса, откуда родом наше бревно. Зайти в самый лесок неприлично. Это было бы слишком «по-светски», «по-господски». Красавица Брайндл гуляла в лесу и догулялась однажды, такого и врагу не пожелаешь! «Жаль старого отца, был известным сватом, а теперь дневного света стыдится!»
Тем временем бревно занимают несколько пожилых женщин, которые вырываются подышать немного свежим воздухом, порадоваться жизни, отвести душу…
