Избранное - [53]
Я не люблю отпускать оплеухи, о вспоротых животах по натуре своей и слышать не могу, поэтому я стал выбираться из толпы, где острых языков был избыток, а ума не хватало. К несчастью, меня заметили и поднялся крик: «Удирает! Доносить идет! Доносить!» Этого было достаточно, чтобы я вернулся. Прыгнув на первый попавшийся стол, я начал говорить, точно и у меня непомерно разрослось сердце, а в голове не все дома…
Пересказать тебе мою глупую речь? К чему? Мне только хотелось разъяснить ткачам их интересы и прежде всего убедить их, что они должны держаться вместе. Пусть обновят общество и соберут деньги — для больных, для немощных стариков, для безработных, а также на черный день, когда выходить на работу не следует никому… И главное, не конкурировать между собой, чтобы не допускать снижения расценок и удлинения рабочего дня. Я рассказал, что есть места, где работают только двенадцать часов, за границей же — десять, а то и восемь часов в день. Человек не лошадь, а ведь лошадь работает меньше, чем самый ленивый ткач… Много еще я наговорил такого, что умный человек вслух не произносит, а держит про себя. Может быть, ты по-иному думаешь, душа моя Мирьям? Ты ведь спорщица, всегда любила говорить мне наперекор. Но оставим это до встречи. Пока я себе навредил.
Все время, что ты не получала от меня писем, я сидел, одному богу известно — за что. Только когда дознались, что. я не сторонник оплеух и вспоротых животов, меня выпустили и велели на несколько лет оставить город. Дело ткача, сказали мне, ткать, а не прыгать на столы и произносить речи…
Скверно, конечно, но две вещи служат мне утешением: во-первых, я бросил семя и уверен, что оно взойдет; вижу вдали зеленые всходы. Незаметно и тихо, в темноте, это семя пробивает себе путь… Во-вторых, мы увидимся, как ты того хотела, душа моя Мирьям! Скоро, совсем скоро! Приготовь только соли, чтоб натереть мне спину, ей слегка досталось…
Твой…
Пишу наспех и весь дрожу. Побойся бога, езжай куда хочешь, только не сюда. С большим трудом я добился у сестры, чтоб она позволила заходить к нам одному приличному ремесленнику, вдовцу. Бедная Мирьям достаточно руки себе ломала, пока согласилась, глаза выплакала, и вдруг ты приедешь и все расстроишь. Подумай сам, жениться ты не собираешься, да, по правде говоря, теперь и не имеешь возможности, зачем же тебе стоять на ее пути? Сам ты мало зарабатываешь, я никак не в состоянии дольше содержать ее, — своих едоков хватает. Если ты честный человек, поезжай куда-нибудь в другое место. Ради бога!..
О чем рассказывало бревно
Пер. Е. Аксельрод
1
О самом бревне
Оно кажется совсем мертвым, как все, что мертво; но в тихую летнюю ночь, когда местечко погружается в глубокий сон, когда луна и звезды дремлют в легкой серебристой мгле, во мне просыпается старый колдун… Одно мановение руки — и бревно оживает!
Старое заколдованное бревно просыпается по утрам вместе с девственно чистым солнцем, а по вечерам, когда солнце поникает, багровое и приниженное, бревно начинает рассказывать историю за историей.
Всем, что я пишу о местечке, я обязан ему, все это поведало мне старое бревно.
Начинает оно с себя, и это вполне естественно. Каждый считает, что он — пуп земли, а вокруг располагается весь остальной мир.
Всему свое место: сначала я, потом все, что мое, — моя семья, мои товарищи, мои друзья, мои знакомые, мой город, мой край, моя страна… Все, что принадлежит мне!
Потом мы снисходим до компаньонов — наша земля, наш мир.
Правда, прежде чем сказать «наша земля», мы говорим «мой бог»! Но это, пожалуй, из корыстных соображений…
Кое-кто считает себя не только пупом земли, но и светочем вселенной, — свет со всего мира устремляется к нему, дескать, для того, чтобы он отражал его… Не обзаведясь даже простой стеариновой свечкой, эти благодетели бегают по улицам и кричат: «Свет! Свет!»— точно всевышний в свое время, а потом, не будь рядом помянут, Гете перед смертью.
Некоторые даже сомневаются, существует ли, кроме них, еще что-нибудь.
«Я — это я». А остальной мир? — не сон ли это мой в летнюю или в зимнюю ночь?
И действительно, кто может заставить меня поверить, что, кроме меня, существует еще что-то? Ведь я ощущаю только мой голод, мою жажду, мое горе… Люди говорят, что они ощущают то же самое, но ведь этого еще недостаточно!
Когда-то полагали, что на свете существуют порядочность, милосердие, совесть, справедливость и тому подобное. Оказалось, что все это сон, мираж…
В самом желе, если я, я один, отведаю вина, вокруг меня, как пьяный, пляшет весь мир!
Но вернемся лучше к бревну, к его биографии!
Когда-то оно было деревом. Свежим зеленым деревом в зеленом лесу!
Корнями оно уходило в землю, ветвями тянулось к небу… Орел, конечно, парит выше, однако свое дело дерево делало честно — тянулось и тянулось, перерастая себе подобных! Все большая и большая часть неба открывалась ему.
Иногда ему казалось, что с неба вот-вот упадет луна и ляжет короной ему на голову! Оно так высоко поднялось, разве оно не достойно короны?!
