Избранное - [100]

И все это ему назло, назло, — так казалось ему.

Мало того, в тишину со всех сторон стали врываться звуки: из местечка доносилась субботняя молитва, с окраин — веселые песни девушек и парней. Кто-то на судне играл на мандолине, и ему вторили свистом.

А он вынужден был лежать, как проклятый, на земле.

Это все больше бесило его. Он валялся на земле и со злости грыз ногти на пальцах.

Наконец все кругом стихло. Тогда он вскочил и помчался задами домой; скакал по огородам, выбирался из одной лужи, попадал в другую.

Домой он добежал запыхавшийся, еле живой. Но тут уже все было окутано мраком; ворота и двери на запоре, окна закрыты ставнями.

Это его вовсе взорвало.

— Нежатся! Не дождались хозяина!

Уж он им покажет! Особенно драгоценной супруге! Слугу, как собаку, выгонит вон!

Он подбежал к воротам и принялся колотить кулаками.

Из кухни выскочил слуга.

— Эй ты, бродяга несчастный! — закричал он. — Здесь не ночлежка. Услышит хозяин — прикажет ребра тебе пересчитать!

Арендатору точно пуд свинца взвалили на грудь: эти слова он только недавно сказал убогому офене: «Я прикажу тебе ребра пересчитать!»

Тем временем слуга подошел поближе к воротам и заглянул в щель. Увидев голого человека, он схватился за бока:

— Ха-ха-ха… Голый сумасброд!..

В ушах арендатора все слилось в одно: смех слуги, смех офени и смех птицы. Он бросился к окнам своей спальни.

— Гителе! — застучал он. — Гителе, открой!

В ответ послышался голос мужчины… но это был словно его собственный голос. Мужчина удивленно спрашивал:

— Гителе! Кто это может тебя ночью звать, да еще на «ты»?

— Не представляю, муж мой, — послышалось в ответ. — Открой ставень, распахни окно и посмотри. Может, господь, который преобразил тебя, судил тебе еще и праведное дело сделать.

«Преобразил? Когда? Как это преобразил?» — напрасно тужился арендатор.

Тем временем изнутри открылся ставень, потом распахнулось окно, и кто-то выглянул. Тут арендатор вовсе пришел в замешательство: его лицо, его вышитая красным рубаха — тоже по панскому образцу, его ночная шапочка с серебряной каймой!

А «тот», как услышал арендатор, советует:

— Не подходи, Гителе! Какой-то голый сумасброд. Жаль беднягу. Дай мне что-нибудь для него, срам прикрыть. Только дай из поношенного, все равно в припадке сдерет с себя… Дай, Гителе, рубаху, пару штанов и шапку… У него и голова не покрыта. И еще халу дай! Несчастный, наверно, голоден.

Арендатор оцепенел, а через мгновенье остекленевшими глазами увидел, как «тот» вышвырнул ему узелок. Вслед за тем окно и ставень закрылись.

— Беда свалилась на мою голову! — Арендатор стал ломать пальцы. — Явился какой-то жулик, прикинулся мной и завладел всем моим добром.

Он кинулся к детской, стукнул в окно и позвал:

— Янкеле, Мойшеле, Шейнделе! Ваш отец стучится. Откройте! С ним беда стряслась.

Видно, дети еще не спали.

Янкеле тотчас отозвался из постели:

— Эй вы там, не смейтесь!.. Мой папа сию минуту был здесь… Поправил мне подушки…

Мойшеле похвалился:

— А со мной читал молитву на сон грядущий…

Шейнделе звонким голоском подтвердила:

— Да, да! Он нас троих впервые поцеловал, сказал нам: «Покойной ночи!»

— Он каждую ночь будет со мной читать молитву на сон грядущий, — снова похвастался Мойшеле.

А Янкеле подсыпал соли на раны арендатора:

— Сегодня папа ездил в город. Учителя нам достал. Он приедет к нам в субботу, как раз к концу дня. Да, да!

Шейнделе добавила:

— Послушайте, вы там!.. Не надо обманывать!.. Но если вам что-нибудь нужно, не бойтесь, постучите папочке в окно. Мама сказала, что бог услышал ее мольбы и преобразил папу. Теперь у нас хороший, милый папа.

«Плохо дело! Произошло страшное мошенничество, — мелькнуло в мозгу у арендатора. — Он обманул жену и детей. Нужно, хоть и полночь, бежать к пану. В кандалы я его закую! В кандалы!»

Пятая глава Арендатора выпороли, и он уснул в придорожной канаве

Но не побежит же он голый к пану, да и в животе у него кишки играют. Кинулся он обратно к первому окну, откусил несколько раз от халы и натянул на себя добытую одежду. При этом он со злостью подумал:

«Ага, это моя женушка без моего ведома для попрошаек наготовила. Подождите же! Пан поможет — заплачу с процентами!»

И он пустился бежать.

Еще в саду наткнулся он в темноте на дерево, на то самое, под которым стоял убогий офеня.

— Палач мой! — крикнул арендатор, будто тот до сих пор стоит там; затем, обливаясь холодным потом, помчался дальше.

До пана далеко, летняя ночь коротка, и до поместья он добежал, когда кругом уже посерело.

Сквозь железную решетку арендатору видно, что замок весь освещен, внутри возня. В широком, просторном дворе стоит запряженная карета, кони фыркают и бьют копытами. Барин вышел, сел в карету. Ворота распахнулись. Щелк кнутом — и карета покатила. Вокруг кареты гарцевали четыре гайдука с факелами, позади еще слуги.

Выехали из ворот.

Арендатор недолго думая бух перед лошадьми во всю длину. Кучер едва успел натянуть вожжи.

— Что такое? — спросил из кареты пан.

К арендатору подскочил гайдук, посветил факелом и ответил:

— Какой-то убогий еврей.

Арендатор вскочил:

— Дорогой пан, упаси боже, я не убогий еврей… Я твой арендатор, к тебе за судом и расправой… Творится что-то страшное!.. Вор и мошенник…