В «Маскерино» никого не было, кроме Карландреа и девиц. Официант ничего не мог мне сказать. Тогда я побрел к зданию варьете, не зная, что же делать дальше, и отчаяние начало охватывать меня. Я равнодушно взглянул на выставленные фотографии артисток, сколько раз я видел их, проходя мимо, как вдруг передо мной возникло лицо Карлетто; да ведь это та самая фотография, где Карлетто снят в черном костюме, элегантный и улыбающийся. «Помирились, значит, — подумал я, — тем лучше». Но у меня было такое чувство, будто я что-то потерял, и мне было грустно, что теперь Карлетто стал работать на Лубрани.
Я постоял несколько минут у театра. «Надо на что-то решиться, — подумал я, — иначе я скоро начну метаться по улицам и говорить сам с собой». На душе у меня кошки скребли. Я спросил у кассирши, когда кончается спектакль. «И эта тоже день и ночь работает на Лубрани, — подумал я, — ему мало артисток кордебалета». Кассирша ответила, что я могу подождать здесь, ведь все выходят только через главный подъезд. Тогда я вернулся в «Маскерино» и сел у темного окна. Ждать — это тоже занятие. Чтобы немного успокоиться, я выпил рюмку вина. У театра прохаживалось несколько человек. Внезапно главный вход осветился, и я увидел Карлетто и других артистов. Они остановились у двери, о чем-то заговорили; потом показались Линда и Лубрани. Всей компанией они перешли площадь. В этот момент на улице зажглись фонари. Первой меня заметила Линда и сразу что-то сказала Карлетто. Мне она помахала рукой, но не двинулась с места. Я уже собирался уйти, но в этот момент дорогу мне преградил Карлетто.
— Дамы ждут тебя, — торжественно проговорил он. На нем был черный пиджак, прическа растрепалась.
— Кого я вижу! — воскликнул я. — Да ты, похоже, опять помирился со своим хозяином?
— Знаешь, всякое бывает. Так ты идешь с нами?
Я усадил его, налил ему вина.
— Когда мы с тобой вдвоем посидим? Я уже забыл, когда последний раз играл на гитаре.
— Зайди за мной завтра к концу спектакля, — сказал он.
— Эх, Карлетто, Карлетто, как же тебе мало надо, чтобы успокоиться. Тебе больше уже не снятся кошки?
Но тут подошла Линда и спросила, почему я задерживаю Карлетто.
— Я никого не задерживаю.
— Можно мне сесть за твой столик?
Заиграл оркестр, Линда поднялась и сказала мне:
— Потанцуем?
Танцуя, она все пыталась вызвать меня на разговор:
— Какая тебя муха укусила? Все эти дни я ждала тебя. Ты никогда меня не любил — в этом все дело.
Я высказал ей все, что у меня лежало на сердце; она молча слушала. Потом сказала:
— Пабло, хочешь, уйдем куда-нибудь вдвоем?
Чего она мне только не наговорила, когда, обнявшись, мы сидели на холме.
— Ты обращаешься со мной, как со своей рабыней, — сказала она. — Вдруг ни с того ни с сего исчез, да я еще должна была первая заговорить с тобой.
— Дни и ночи я бродил по улицам, стараясь забыть тебя.
— Теперь ты видишь, что это бесполезно! — воскликнула она. — Ты со мной.
— В другой раз уйду навсегда.
— Ты нехороший, — сказала она. — Не смей так говорить!
— Замолчи, прошу тебя, замолчи, — сказал я.
— Ты, конечно, меня любишь, но другом мне быть не можешь.
— Разве не лучше нам быть только вдвоем? — спросил я. — Не хочу делить тебя ни с кем.
— Покажи мне человека, который хотел бы иного, — смеясь, сказала она мне на ухо.
Потом я в последний раз спросил ее, согласна ли она, чтобы мы жили вместе.
— Я тебя прощаю, — сказал я. — Принимаю тебя такой, какая ты есть. Вот с этой самой ночи давай жить вместе.
Она ответила мне, — в темноте я не видел ее лица, — что, пожалуй, попытается.
На следующий день мы пошли в кафе. Пока я пил черный кофе, она все поглядывала на меня. Потом сказала:
— Пабло, встретимся вечером, хорошо?
— Я от тебя целый день не отстану.
— Это невозможно, Пабло. Мне надо идти в ателье. Ты что сегодня будешь делать?
Вечером мы снова отправились в «Парадизо», и все пошло по-старому.
— Иной раз, — сказала она, — ты бываешь просто невыносим. Никак не хочешь понять, что каждый живет по-своему и то, что я делаю, касается только меня одной. У тебя ведь есть друзья?
— Я их всех бросил.
— Значит, ты не со мной одной так поступаешь. Но ведь это ничего не даст. Люди-то разные. И каждый по-своему интересен.
Теперь я понял, что совсем одинок. Вдруг понял это и почувствовал себя почти счастливым. Мысль, что, побывав в постели у Линды, я тихонько спущусь по лестнице и пойду бродить по туринским улицам, а потом улягусь спать один, была живительной, как глоток ликера. Все остальное не имело никакого значения, и я примирительно ответил:
— Может, ты и права.
Линда с довольным видом взяла меня за руку.
Ночь мы провели вместе. Назавтра я договорился ехать с Мило. Знать, что Линда будет ждать меня, было приятнее, чем спать с нею. Такую жизнь вел и Амелио. Проходя в темноте по площади, я чувствовал себя счастливым.
По вечерам мы иногда встречали Карлетто. Ужинали мы с Линдой, как и прежде, в «Маскерино» и по молчаливому уговору уходили из бара пораньше, чтобы не повторять прежних ночных кутежей. Карлетто ничуть нам не мешал; когда мы приходили, он, улыбаясь, вставал из-за стола и придвигал Линде стул.
Он каждый день ходил в «Парадизо», чтобы встретиться там с Лили. Однажды вечером он сказал:
