Избранное - [62]
Однообразно трещат сверчки.
Потянуло острой свежестью близкого дождя, и вдруг забили тревогу древесные лягушки-квакши. Они лихорадочно быстрыми, оглушительными воплями не то отпугивают дождь, не то его зазывают.
Где-то недалеко, в темном ущелье, захохотал и заплакал вышедший на добычу шакал. Ему отвечает сразу в нескольких местах пронзительный смех и стонущий, надрывный визг других шакалов.
Я ночую вместе с Петром Давыдовичем в маленькой комнатке, где он временно живет. Стелю на пол сложенную втрое плащпалатку, рюкзак под голову — и сразу крепко засыпаю.
Иду по самшитовому «кольцу». Кроны невысоких деревьев самшита осыпаны мелкой щедрой листвой. Стволы их одеты пышным мхом и оттого кажутся вдвое толще. Мох неподвижными зеленовато-серыми бородами свисает с ветвей. Уже давно стоят жаркие дни, и кожистые листья самшита, обычно сочные, и окутывающий его мох сейчас похудели и поблекли. Из сумрака рощи тянет своеобразным резким запахом не то папоротников, не то грибов.
Самшит любит прохладную влажность, и недаром здесь его особенно много на известняковых скалах вдоль балок Лабиринтовой и Глубокой. Если эти балки, постоянно хранящие холодную сырость и зелено-черную воду ям внутри скользких известняковых стен, помогают самшиту, то они тоже обязаны ему своим существованием. Корни самшита и растущий на нем мох отдают влагу обратно и в почву и — в виде испарений — в воздух и таким образом подготавливают новые паводки, наполняющие потом извилистые щели балок и углубляющие их дно. Так взаимодействует живая и «мертвая» природа.
Деревья самшита растут чрезвычайно густо — до десяти тысяч на гектар. От этого в самшитовой роще сумерки даже в самый ясный день, и почти нет подлеска. Только опавшая листва плотным слоем устилает черную сырую землю.
Непокрытые мхом части стволов самшита белы и гладки, как кость, и, как кость, хрупки на излом. Его твердая, неподдающаяся ножу древесина так тяжела, что тонет в воде. Не случайно самшит называют «железным деревом».
В самшитовом лесу не слышно пения птиц. Здесь все мертво и тихо.
Но зато там, где в голубом небе купают свои зеленолиственные вершины кавказские липы, вязы и грабы, возвышающиеся над нижним, безмолвным и мрачным ярусом самшитника (он всегда растет во втором или третьем ярусе), ни на миг не умолкает свист, щебетание и теньканье веселой и пестрой птичьей мелкоты.
Издалека доносятся вдовьи вздохи кукушки.
На обрызганных утренней росой светлых полянах, чокая и подпрыгивая, шныряют в траве черные дрозды. Пробегают юркие ящерицы. Вот одна из них, яркозеленая, нырнула в нору и, круто повернувшись на бегу, глядит оттуда, сверкая бисеринкой любопытного глаза.
Трепеща узкими слюдяными крыльями, проносятся изумрудные и бирюзовые стрекозы. Горячий свет солнца делает их окраску сказочно-яркой, как будто они слетели со страниц забытой детской книги…
К вечеру пошел проливной дождь. Поднявшийся ветер угнал дождевые тучи, но горы дымятся в сизом тумане. Снова оглушительно кричат квакши, хохочут и пронзительно воют шакалы.
Багряно пламенеет закат, и море сегодня бархатно-синее.
Снова через балки Лабиринтовую и Глубокую прохожу по самшитовой тропе.
Сейчас, после дождя, мелкие листки самшита набухли и словно облиты блестящим коричневым лаком, а напитанный влагой мох свисает с его ветвей до самой земли сочнозелеными пышными гирляндами. В прохладном, сыром полумраке тихо и таинственно, как в подводном царстве.
Это впечатление усиливают причудливые очертания источенных водою высоких стен каменного лабиринта балки, по которому пролегает мой путь. Здесь особенно влажно и свежо, даже холодно.
На дне лабиринта мостами глубокие провалы, наполненные почти черной неподвижной водой. Только с трудом в ней можно рассмотреть неясные силуэты головастиков и странных, похожих на скорпионов личинок.
На известняке скал, в пещерках и просто на шероховатых стенах, на тропе и мертвой листве под деревьями множество крупных полосатых улиток. У большинства из них раковина по форме напоминает трубу духового оркестра, у других она представляет витой конус. Некоторые улитки так крепко присосались к камню, что их трудно оторвать.
Встречаются и совсем голые слизняки. Один такой слизнячок меня удивил: выпустив из себя, подобно пауку, клейкую нить, он безжизненно висел на ней, совсем окоченелый.
Тут же на тропе мне попался немыслимо-голубой жучок и другое насекомое, чем-то сходное с крошечным жирафом и точь-в-точь, как жираф, широко расставлявшее тонкие и длинные передние ножки, чтобы дотянуться до упавшего листка.
Пройдя самшитник, я поднялся на тисовую площадку. Тис — иначе его называют красным деревом или «негной-деревом», так как красноватая древесина его не гниет в воде и лишь принимает яркопунцовый оттенок, — пережиток, реликт третичного периода, подобно самшиту. Это странное хвойное растение, у которого вместо игл узкие, похожие на хвою листья, и размножается оно не так, как обычные хвойные, но имеет два рода цветов: на одних деревьях мужские, напоминающие сережки ив, а на других — женские, в форме небольших шишек, — осыпающие ранней весной темные вершины дерева желтыми искрами.