Избранное - [13]
Полдень. Отдыхая, мы сидели вместе с Бессонным в балагане. Вдруг Бессонный предостерегающе прошептал: «Змея!» и показал на щель в стене, у самого входа. Я осторожно выглянул в дверь. Из-под драни, покрывающей балаган, на освещенную солнцем площадку у дверей выползла великолепной красно-черной окраски гадюка. Мягкими извивами, похожая на пеструю шелковую ленту, она двигалась к порогу. Видно было, как мелко дрожит ее раздвоенный черный язычок. Издавая чуть слышный свист, она уверенно вползла в балаган. Было ясно, что этот путь ей хорошо знаком. Тут Бессонный ударом палки размозжил голову этому прекрасному, длиной в три четверти метра, экземпляру гадюки Казнакова. Но еще долго после этого тело убитой змеи продолжало судорожно извиваться.
Я вскрыл гадюку: ее желудок и кишки были полны непереваренными остатками множества зеленых кузнечиков.
Бранясь и отплевываясь, Бессонный тщательно выскреб и выбросил далеко за порог землю, на которой лежала мертвая змея. До появления этой гадюки он решительно заявлял мне, что за пятьдесят лет своей жизни не видел гадюк в балаганах и не слышал о таких случаях и что вообще гадюк в балаганах не бывает: они живут в специальных норах. Теперь же он, убежденный очевидностью, не только признал свою ошибку, но и грозит сжечь балаган.
…Снова отправились с Бессонным в горы. Небо ясное и чистое. Только над Джемаруком и Джугой, скрывая вершины, неподвижно стоят клубы облаков. Путь лежит по узким оленьим тропам. Ручьи, падая с отвесной крутизны, дробятся о камни миллионами сверкающих брызг. Пенятся водопады. Ложа ручьев поросли яркозелеными мхами и серо-голубыми лишайниками.
Кругом полумгла и влажная свежесть. Всюду оленьи следы. Места солонцеваний словно вспаханы. Вспугнули взрослого черного тетерева и двух его птенцов. На тропе видна их купалка — выбитая и взрыхленная крыльями круглая ямка в песке.
Вскоре встретили тура. Он разбивал копытами солонец и время от времени опускал голову в яму, грызя землю. Поодаль на сланцевой скале стоял другой тур. Мощное песочно-серое тело тура, козлиная борода и серповидные, изогнувшиеся над спиной рога четко выделялись на синеве неба. Мы прошли довольно близко, но тур даже не повернул головы. Его одинокий силуэт долго был виден над скалами.
Спустившись ниже, мы совсем близко подошли к молодому туренку. Отбившись от стада, он растерянно кружил в осыпях, призывая мать свистом. Его тонкий жалобный зов был похож на плач ребенка.
На верхней границе леса, по яркой зелени поляны прошла, срывая на ходу траву, молодая ланка[2] и скрылась в чаще пихт.
Опять мы увидели туров: козла, который несколько раз пробежал перед нами, издавая тревожный свист, и старую турицу с козленком. Он шел по следам матери, вверх по склону. Когда козленок отставал, мать останавливалась, и вновь они вместе продолжали подъем. Немного выше паслись, поднимаясь на гору, три турицы.
У самого гребня хребта, обратив к нам рогатые головы, в неподвижности застыли четыре бородатых тура.
Идем назад теми же узкими оленьими тропами, теперь уже спускаясь по крутизне склона. Усталые ноги скользят в сырой от росы траве; глаз в сгущающемся сумраке с трудом находит выбитые оленями ступеньки. Дует свежий ветер. Где-то далеко, под нами, скрытая нависшим лесом пихт, шумит река Холодная. В двух местах в глубине ущелья лежат грязно-белые глыбы нерастаявшего снега. Вокруг них в беспорядке разбросаны вырванные с корнем деревья. Это следы снежного обвала. Лавины прикрыли русло реки, и вода течет под ними.
Западные склоны хребта, по ту сторону реки Холодной, еще освещены солнцем. Впереди, сквозь тонкую дымку тумана, видны серо-голубые скалы Тхачей. Справа отвесные, ребристые стены Джемарука и Джуги в синих и черно-зеленых тенях и золотых полосах вечернего света. Над вершинами гор все так же неподвижно стоят облачные громады.
Решили с Бессонным идти пешком до пастбища Абаго: в дороге будем наблюдать оленей и медведей. Вышли из лагеря рано утром с рюкзаками за плечами.
На склоне горы в низкорослом березняке, шагах в тридцати от меня, пасся олень. На фоне зеленой поляны он виден весь: рыжее с золотым отливом крупное тело, стройные тонкие ноги, ветвистые рога, с шестью отростками на каждом.
Сорвав мягкими губами два-три листка, олень поднимал голову и, подрагивая ушами, чутко прислушивался. Тогда можно было различить биение артерий на круто изогнутой шее, движение округлых мускулов под рыжим золотом шерсти, тревожное трепетанье ноздрей, ловивших подозрительные запахи.
Олень медленно подвигался все ближе, ближе; слышался тихий шелест пригибаемых ветвей. Невдалеке от нас он опустился на траву в тени кривой березки. Он лег головой против ветра, выставив острое шерстистое ухо и непрестанно шевеля им. Рога оленя неподвижно застыли над кустом, похожие на огромные сухие сучья. Я вышел из укрытия, олень поднял голову, но продолжал лежать. Я тихо свистнул. Качнув тяжелыми рогами, олень встал. Насторожив уши и раздувая ноздри, он смотрел на меня. В его больших глазах было удивление и любопытство. Я еще раз свистнул; олень мгновенно повернулся и двумя легкими прыжками, отталкиваясь от земли задними ногами и подгибая передние, пронес свое стройное тело — будто перелетел — через ближайшие кустарники. Он скрылся в лесу, раздвигая рогами и грудью переплетение ветвей. Несколько секунд был слышен удаляющийся треск валежника.