Избранное - [121]

Один только Дзин получил целую банку крабов. Взяв пальцами нежный кусочек, прослоенный тонкими пластинками хрящей, и поднеся к глазам, он с удовольствием разглядывал его и затем отправлял в рот. Дзина, отказывавшегося от пищи, и Дзина, весело улыбавшегося всякий раз, когда хрящик краба щекотал ему ноздри, и кончиком розового языка слизывавшего каждую крошку, чтобы она не упала на пол, разделяла, казалось, целая вечность…

— Я лежала в темноте и думала, что если день за днем, до вчерашней ночи, проследить всю мою жизнь от самого рождения, то только теперь я живу по-настоящему, — сказала Инаго. — Это другая, совсем-совсем новая жизнь.

На наблюдательном посту остался один Доктор, остальные спустились вниз.

— Сколько часов мы уже сражаемся? — спросил Такаки, оглядывая членов команды, собравшихся за столом. — Часов десять — двенадцать? Немало для первого боя, который ведет Союз свободных мореплавателей. Ну что ж, давайте подкрепимся.

Хотя времени было в обрез, ели вяло. Инаго отнесла в рубку еду на двоих и только тогда узнала о гибели Радиста. Она спустилась вниз, прямо держа, голову, в глазах ее стояли слезы. Инаго молча подсела к столу, боясь произнести слово, чтобы не напугать Дзина. Она сосредоточенно жевала, будто вся отдавшись еде, а глаза, устремленные в одну точку, были полны слез. Подражая ей, Дзин тоже старательно жевал.

— Эта самая полицейская машина, которая перевернулась, — начал Красномордый, разрывая пелену молчания, окутавшую Инаго. — Так вот, я подумал, если бы ее поставить на колеса, мы бы спокойно сели в нее и выбрались отсюда.

— Как ты ее поднимешь без крана? Она потяжелее грузовика, — сказал Такаки.

— Это верно. Поднять трудно. Но если бы удалось! Ключи от нее я у того пленного отобрал.

Красномордый раскрыл ладонь, на которой лежали ключи от машины. Как обычно, лицо у него было багровым. Видимо, он уже придумал, как поднять машину, но из-за патологической застенчивости не решался рассказать об этом. В конце концов он обратился к Тамакити, который, как ему казалось, снисходительнее других относился к его застенчивости.

— Тамакити, как ты думаешь, не удастся ли прорвать их заслон на полицейской машине? Машина мощная и бронированная, и наши шансы будут равны.

— Не понимаю, почему мы должны выбираться отсюда, — холодно сказал Тамакити.

— Конечно, пока они не дали ответа на наши требования, нам следует оставаться здесь. Если они предоставят нам судно, эта машина нам ни к чему. Я думаю о том, чтобы выбраться отсюда, если они отвергнут наши предложения и снова начнут обстрел газовыми пулями.

— Ты, по-моему, не веришь, что мы получим судно, — еще более холодно, чем раньше, сказал Тамакити и стал поглаживать автомат, который он поставил рядом с собой.

— Интересно, как ты собираешься поднять перевернутую машину? — спросил Такаки, подхватывая нить разговора, прерванную Тамакити.

— Я не уверен, что это можно сделать, — сказал Красномордый, и заливавший его щеки багрянец пополз к шее. — Просто я подумал, что если устроить взрыв у подножия холма, за полицейской машиной, то от взрывной волны она может снова встать на колеса. Ведь перевернулась она точно от такого же взрыва, верно?

— Нужно бросить к подножию холма пару гранат и посмотреть, что будет, — сказал Такаки.

Тамакити вскинул голову и глянул на Такаки. Но его опередил Красномордый.

— Гранаты на это расходовать нельзя, — возразил он, хотя сам выдвинул это предложение. — Нельзя расходовать гранаты на сомнительную операцию.

— Что же делать? — спросил Такаки.

— Я подберусь к перевернутой полицейской машине и, улучив момент, взорву у подножия холма динамит, — быстро ответил Красномордый, будто речь шла о пустяковом деле.

— Это чистое безумие, — насмешливо бросил Тамакити.

— Безумие? А чем, кроме безумия, мы занимались до сих пор! — парировал Красномордый. — Я и в Союз свободных мореплавателей вступил и заперся здесь с вами, чтобы сражаться, потому, что это безумие. А ты, Тамакити, враг безумия?

— Ты уверен, что они тебя не подстрелят? Ты же сам говорил, что операция эта сомнительна. Встанет ли машина на колеса? И удастся ли подложить динамит? — вмешался Такаки.

— Я не знаю, встанет полицейская машина на колеса или нет. Но подложить динамит в нужном месте я берусь, — сказал Красномордый. — И я вот что думаю: именно потому, что этот план безумный, он и должен удаться. Великие люди в истории создавали новое действиями, которые всем представлялись чистым безумием.

— Ладно, хватит о безумных делах, — отрезал Тамакити, поморщившись. — Дам тебе динамит. Сколько нужно? Подложить слишком много — машина разлетится в щепки и тебя самого швырнет черт знает куда…

— Ты боишься чрезмерного безумия? — насмешливо спросил Красномордый.

Тамакити, который раньше остро реагировал даже на самые безобидные насмешки Красномордого, на этот раз спокойно встал и пошел в бункер за динамитом.

— Он такой сговорчивый потому, что ты не потребовал у него драгоценные гранаты, — тихо сказал Такаки.

— Если бы не Тамакити, мы бы давно остались без боеприпасов, и нас, избив полицейскими дубинками, выволокли бы сейчас отсюда, — потупившись, сказал Красномордый.