Избранное - [11]

Два других поздних романа — «Украденная мелодия» (1972) и «Счастливый человек» (1975), в которых в отличие от романа «Неизвестному победителю» снова начинает играть большую роль метафизическая символика, мало что добавляют к пониманию Носсака-художника; в них варьируются мотивы его предыдущих книг, причем неизменная для него критика буржуазности сочетается в них с опять-таки привычной для большинства его произведений зашифрованностью.

«Я считаю себя писателем, а писатели занимаются действительностью»[21]— сказал однажды Носсак. Такое заявление в устах художника, которого не раз обвиняли в бегстве от злобы дня, может удивить, но оно не случайно. Носсак жил проблемами времени, и время отразилось и его книгах, хотя и необычно и чаще всего не впрямую. Писавший в чужом для него мире, который он отвергал и от которого не знал куда бежать, кроме как внутрь самого себя, он стремился познать его законы. «Эзотеризм» многих его книг, их зашифрованность идут не от праздного ума, а от трагедии большого таланта, не находившего выхода из замкнутого круга, в котором он себя чувствовал. Но это ощущение безвыходности и бесполезности борьбы, сознание своего поражения не приводило Носсака к равнодушию и цинизму и не лишало его внутренней моральной опоры. И как бы ни замыкался Носсак в своем одиночестве и пассивном неприятии того, что он считал злом, он никогда не терял веры в высокое предназначение литературы и ее гуманистическую миссию. В упоминавшемся выше «Интервью с самим собой», опубликованном под названием «Прошу без литературных сплетен», Носсак писал:

«Вопрос: Вы, следовательно, не слишком высоко ставите писательство? Ответ: Боже правый, если вы имеете в виду, что книги или слова еще никогда не смогли воспрепятствовать воинам, концентрационным лагерям и атомной бомбе, так это ведь не ново. Часто страдаешь от своей беспомощности, по делать из-за этого великий жест самоотречения, как сделал Сартр, это неверно. К тому же постановка вопроса кажется мне ложной. Или слишком морализирующей. Книги — это всегда кардиограммы или отчеты об экспедициях».[22].

Наследие Ганса Эриха Носсака, хотя и однотипно по сумме лежащих в основе его идей и определяющих его художественных приемов, весьма неравноценно. Наибольшее значение — и наибольшее право на долгую жизнь — имеют те его книги, в которых он ближе подходил к реальным проблемам современности, в которых его исследовательская мысль шла не в априорно запрограммированную область элитарного, нравственного и интеллектуального уединения, а в гущу реальных человеческих проблем. Здесь его мастерство повествователя и психолога раскрывалось в полную силу.

П. Топер

Спираль Роман бессонной ночи

Некое событие лишило человека сна. Он пытается вспомнить свою жизнь, додумать ее до конца; с разделенными ролями он судит себя: обвиняет, защищает и старается вынести оправдательный вердикт, чтобы наконец-то обрести покой. Вот-вот спираль его мыслей опустится вниз и человек погрузится в сон, но тут он вдруг натыкается на какую-то сцепку из своей жизни, и его опять выбрасывает в бессонницу, под безжалостный свет сумерек.

Может быть, человек в результате прекратит борьбу и, зябко ежась, встанет у окна. На улице уже светает, защебетали птицы.

Виток спирали I На берегу

— А теперь я отведу его, не то совсем стемнеет, — сказал мой зять. Он стоял у маленького зеркальца и приглаживал волосы расческой. При этом он слегка нагибал голову. Зеркальце по его росту висело чересчур низко.

— Поедешь на мотоцикле? — спросила моя сестра.

— Да нет же. Зачем? Отсюда это в двух шагах. — С этими словами зять скрылся в их спаленке, чтобы надеть сапоги.

Сестра растерянно взглянула на меня. Ее имени я не назову. Может быть, назову после, а теперь не хочу. Мне это больно. А то имя, которое ей дали другие, к ней не подходит.

Я предпочел бы переночевать у них. Но не мог. У них всего-то была кухня и одна комнатушка, где стояла кровать. Кроме того, мне надо было попасть на попутный грузовик, который уходил завтра утром ни свет ни заря. Мы долго прикидывали так и эдак. Правильней было уйти.

— Ты боишься? — спросил я сестру.

Она покачала головой. Точь-в-точь как раньше, когда огорчалась. Плакала она редко. Только качала головой и смотрела на человека своими огромными светло-карими глазами. Не говоря ни слова. Конечно, никого не могло обмануть это ее качанье головой, но такова уж она была. Я в шутку ударил ее по руке. Теперь, когда она сидела напротив меня за кухонным столом, не было видно, что она в положении. Маленькое личико, такое же, как всегда, и худые плечи. Да, это просто не умещалось в моем сознании. Но стоило ей встать, и все было заметно. Фигура ее стала совершенно бесформенной. Это настраивало меня на грустный лад, и потому я делал вид, будто ничего не замечаю.

Я казался себе старше ее.

— Все еще наладится! — сказал я и тут же устыдился этой глупой фразы.

В соседней комнате упал на пол металлический рожок для обуви, и было слышно, как зять ногой выталкивает его из-под кровати.

— Передай от меня привет Нелли, — сказала моя сестра.

— Кто она такая? — спросил я.