Избранное - [133]

Доктор Карако, главный врач города, улыбаясь, махнул рукой.

— Да еще как! Я никогда не обращаю на него внимания. Просто считаю его сумасшедшим, и все тут.

Духай продолжал:

— Я же говорю тебе, дикий зверь. Но только когда разозлится. А так он добрейший человек. Второго такого я и не видывал. Для друга сделает все, готов оказать и любую услугу, любое одолжение. Последнюю рубаху снимет с себя, если попросишь. Защитит каждого, кто попадет в беду, всякого, кого обидят несправедливо. Ну а если уж сам бывает несправедлив — что ж! — такой у него неистовый нрав.

Ваи-Верашек мучительно выдавил из себя:

— Оставим это. Не стоит о нем говорить.

Вмешалась и хозяйка дома, супруга Духая:

— Ну конечно. Не стоит обсуждать этот вопрос. Петур так разгневался, что даже не заметил, к кому он обращается. Можете считать, что он говорил вовсе не вам, а мне, например, — сказала она и засмеялась.

Но Духай был уже не в силах остановиться.

— Вот увидишь, он раскается и, когда вернется, сам захочет помириться с тобой. А в добрую минуту он может быть очень мил. Беспощаден он только к тем, кто перечит ему. Представь, ведь он даже человека убил.

Жена, желая выгородить Петура, поправила его:

— Ну, не прямо же убил, а на дуэли.

— Да, да, дружочек, он одному человеку голову надвое рассек. Буквально надвое! Саблей. И знаешь, даже не пожалел. Когда однажды об этом зашел разговор, он сказал только: «Это был подлец, он нахальничал и получил по заслугам».

Ваи-Верашек, будто снова испугавшись опасности, которой только что подвергался, вытаращил глаза и спросил:

— Да кто же он такой?

Главный врач хотел отделаться кратким ответом:

— Типичный венгерский барин. Буян, забияка, самодур. Делает все, что вздумается, считая, что ему все дозволено. А впрочем, его нетрудно счесть и сумасшедшим.

— Ты познакомишься с ним, — продолжал Духай, — и увидишь, что это необыкновенно колоритная фигура. Такие люди описаны в романах Йокаи, правда, в несколько идеализированном виде: там они всегда борцы за справедливость и с неустрашимой отвагой выступают на борьбу со злом. А в действительности эти герои выглядят несколько иначе, чем в романтических произведениях литературы, — скажем откровенно, на самом деле они себялюбивые, грубые самодуры. Но я утверждаю только одно: они интересны, — во всяком случае, Петур.

— А чем он занимается? — поинтересовался Ваи-Верашек.

— Он помещик, — ответила хозяйка дома.

Духай добавил:

— Сейчас его дела в упадке. Он уже промотал свое поместье в тысячу хольдов. По обычной барской программе — женщины, вино и цыгане. Он был известнейшим гулякой во всей округе. По части выпивок и кутежей, я думаю, он установил мировой рекорд. До войны о Петуре ходили целые легенды, но, в отличие от обычных легенд, в них все было правдой. Мало того, — если легенда гласила, что он выпил за один присест десять литров вина, можно было сказать с уверенностью, что он выпил одиннадцать. Каждый вечер он ужинал в «Резеке», после закрытия забирал с собой цыган и всех собутыльников и кутил с ними до утра в какой-нибудь захудалой корчме.

Ваи-Верашек сказал:

— Корчма — тоже высоконравственное учреждение!

А главный врач добавил:

— И она дает пользу государству!

Духай:

— Если появлялся полицейский и пытался придраться к ним, Петур хватал его за шиворот и выкидывал за дверь.

— Стало быть, и так можно?

— Ах, наивный человек! Предположим, полицейский донес бы на него? А дальше что?.. Да он и не доносил. Как бы он посмел!

Квашаи сказал, смеясь:

— Полицейский придирался только тогда, когда еще не совсем уяснял себе положение. Но как только Петур выбрасывал его за шиворот, ему сразу же все становилось ясно.

Главный врач перебил его:

— Да, тогда глаза его мгновенно раскрывались.

Квашаи:

— Ты уж будь верен своей профессии — скажи: «Мгновенно излечивался от слепоты».

— Да, совершенно верно, именно от слепоты.

Духай движением руки остановил всех, перебивавших его, и с увлечением принялся рассказывать:

— По счету платил всегда, конечно, он. И как начнет, бывало, куролесить, так не уймется до самого утра. Усадит всю компанию в коляску или в несколько колясок, если собутыльников много, и повезет их с собой за город в корчму… — Тут он шепотом сказал Ваи-Верашеку непроизносимое вслух название корчмы; в названии этом играла роль интимная часть женского тела с соответствующим эпитетом. Главный врач и Квашаи улыбнулись, жена Духая погладила лежавшую у ног собаку и на мгновение как бы выключилась из числа присутствующих. — Петур будил корчмаря, снова пил до вечера, а то и до следующего утра, вытворяя всякие чудеса. Однажды и я ездил с ним. Сейчас расскажу вам об этом случае.

И Духай весело рассмеялся при одном лишь воспоминании об этой ночи.

— Нас, кроме него, то есть кроме Петура, — было четверо. Мы уж совсем раскисли, еле на ногах держались, и чуть было не вывалились из коляски…

— Фери Варга даже вывалился.

— Нет, это было в другой раз… В общем, как говорится, наклюкались. Но Петур ни за что не отпускал нас, — ведь, когда он войдет в раж, ничего не помогает: ни жалобы на головную боль, ни мольбы, ни ссылки на неотложные дела, службу, — он тут же готов пригрозить револьвером.