Избранное - [35]
У самой Москвы Хитиа распахнул, как выстрелил, чемоданчик, выставил с грохотом бутылку «Варцихе», присовокупил к ней три сухие хурмы, налил до краев козлиный рог и протянул мне. Я насчет питья… нет, говорю, а он удивляется:
— Неужели так, трезвый, и въедешь?
Опрокинул рог, а глаза поблескивают лукаво, бегают. Еле сдерживает хохот, челюсти так и подрагивают.
Я прямо оскорбился.
— Неужто, — говорю, — человек не может быть болен? Неужели смешно?
— Да не в этом, — говорит, — дело! Анекдот, — говорит, — вспомнил!
— Анекдот? — спрашиваю.
— Ну! — говорит. — Тип тут один. Взял билет до Баку, а сел в вагон до Ткибули. Не слыхал, что ли?
— Нет! — говорю.
— Смурной какой-то! Взял билет до Баку, а сам едет в Ткибули. Думать ни о чем не думает, море по колено. В полночь только между прочим спрашивает у спутника: до самого, мол, Баку, едете, что ли? Нет, отвечает, до Ткибули! Ты подумай, удивляется, до чего дошла техника? Едем в одном купе, а один в Баку, другой аж в Ткибули. Так вот я думаю, мы с тобой уж не так ли? — дал мне высмеяться и затрясся сам в беззвучном хохоте Хитиа.
Ну, Париж — сами знаете! Слов нет… Не мы первые, не мы последние. Все ночи напролет не спали, мотались по городу. Один Хитиа как ни в чем не бывало. Оригинал! Будто не в Париж, а куда-нибудь в Самтредиа приехал из Кутаиси. Сижу я, значит, за Хитией в автобусе и слышу, как он рассказывает соседу кутаисские новости:
— Ну что, я говорю, ты к нему пристал? Ну что? Пьяного не видал? Ну вот тебя бы так вздумали поколотить! Пусти, и баста! Увидишь, завтра же явится извиняться. Я же знаю его — балахванский парень! Да и вообще — трудно у нас человека найти? — увлеченно повествует Хитиа, игнорируя протестующие жесты соседа.
— Хитиа! — негодую я. — Да ты погляди — Лувр!
Хитиа поворачивается, взглядывает на Лувр, восхищенно цокает языком:
— Ты погляди, во отгрохали! — и возвращается к прерванному повествованию: — Да кого там не найдешь, в Балахвани-то! В клуб к литопонщикам, скажем, придет? Придет! Ну, не придет, так хинкальная рядом, у самого у вокзала. Куда денется? Ну и пусти, говорю, видишь — на ногах не стоит человек. Нашел, говорю, время счеты сводить!
— Хитиа! — трясу я его за плечо. — Эйфелева башня!
— Ты подумай, а! Во отгрохали, сволочи! — восторгается Хитиа, не упуская нити повествования. — Росточку плюгавенького, а отчаянный, черт, в пасть ко льву сунется, не испугается. В прошлом году, помню, всю забегаловку разогнал у Красного моста. Не скажу, не возьму на душу греха, чтоб совсем был виноват. Там один пришел, сукин сын, с компанией — человек пятнадцать! Так они сдвинули три-четыре стола, а сами сгрудились, за двумя помещаются! Не скажу два, но один лишний? Лишний! Так он, балахванский, стало быть, говорит: займем, что ли? А тот, сукин сын: мы-то, говорит, тут что? Ты подумай? У нас минуты на счету, на футбол торопимся! А этот: отшивайся от стола, пока челюсть не своротил! Видал? Нет того, чтоб — вежливо спрашивают, вежливо отвечай знай!
— Нотр-Дам, Хитиа! — зверею я и бью его по плечу.
— Ух ты! — потрясается Хитиа. — Надо же, отгрохали! — и возвращается к деталям события в забегаловке.
Ни на минуту, словом, не отключился, так и не расстался в Париже с Чомой.
Ну, сувениры, скажем! Насчет оторвать что-нибудь в Париже… редкое, то есть интересное. Старались, не скрою, заглядывали. Так Хитиа силком не могли в магазин заманить! Прибарахлимся, а он знай помирает со смеху:
— Понабрали! Ну, джинсы! Ну, мокасины! В Кутаиси таких не достать, что ли? За семь верст киселя хлебать! Пиво, я понимаю! Пиво у них вещь! Променяю я его на рубаху из бинтика! Или штанов мало в Чоме? Да чтоб они провалились!
Раз только сорвался Хитиа, зашел в парикмахерскую — погляжу, мол, как здешних бреют-стригут. Сидим мы, значит, в автобусе, ждем — не видно Хитии. Показался наконец и просит руководителя — разрешите остаться.
— Да мы ж на Монмартр едем! Больше-то времени не будет побывать там, — увещевает его руководитель, а он знай свое долбит:
— Жил ведь я без него, без Монмартра! И теперь проживу, — и назад в гостиницу.
Вечером возвращаемся — нету Хитии. И что же оказывается? Целый день резался с парикмахером в шахматы! Еле оторвали от доски, потащили ужинать.
После ужина знакомый один, парижский грузин, зазвал меня в ресторан «Золотое руно». Татархан Антадзе с братом содержат его там. Думаю, брать с собой Хитию, не брать? Не взял, не решился.
Ну, так поставили нам в «Руне» все чин чинарем — лобио, соленья, даже аладастури красное отыскалось. Сидим, значит… с час уже, наверное. Слышим, поют. Вроде имеретинская «Мравалжамиер». По голосу Хитиа будто, думаю. А сам молчу. Откуда? Как?
— Молодцы, — говорю своему гостеприимцу, — вы тут, в Париже! Не забываете наших песен. Здорово как поет!
— Это у нас гость тут! Пойдем, что ли, познакомимся…
Идем, значит.
И что же вы думаете? Сидят парижан человек десять и между ними Хитиа! Закинул этак элегантно ногу на ногу и поет-заливается.
— Ты что это, говорю, Хитиа?
А он увидел меня и рот до ушей.
— Ты как, — говорит, — думаешь? Не найдет тут Хитиа места, где покутить? Или, может, мимо пройдет, не заглянет?
