Избранное - [21]

— Все знают, все, весь город, что ты был именно при том, но вышел из воды сухим. Что с тебя спрашивать после всего этого!

— Да, но если ты таил столько злобы, почему со мной здоровался, дядя Ноэ?

— Какой я тебе дядя?! Лучше уж быть свояком змию. А «здравствуй» и для врага не жалко!

— Не лезь на рожон, дядя Ноэ, ты ведь знаешь, тебе со мной не справиться, — вызывающе бросил Кичиа.

— Конечно же знаю. Но и ты взгляни на себя, посмотрись в зеркало, и тебе не бог весть как сладко…

— Надейся, надейся, старый хрыч, икру мечешь, приставала, знаешь, что не подвесим тебя на столбе, не марать же об тебя руки! Не испытывай наше терпение, не то не миновать тебе купания в холодной Риони, клянусь памятью отца! — Кичиа вышел из себя.

…Ноэ Какабадзе разорвал круг и пошел своей дорогой. Игра закончилась некстати. Толпа явно сожалела о том, что блестяще начатая схватка закончилась столь примитивно. Долго звали старика Харлампиа и Муртаз, просили забрать шапку, но Ноэ даже не оглянулся.

Цуцкиридзе нагнал его у остановки и силой натянул на него шапку, но Ноэ Какабадзе, вне себя от гнева, сорвал ее с головы и бросил в грязь.

Перевод Л. Татишвили.

НАДЯ

Телефон зазвонил, когда кричали третьи петухи. Давид Исакадзе, его жена и теща одновременно подбежали к аппарату. «Сейчас!» — буркнула в трубку теща и просеменила в свою комнату. «Кого?» — крикнула ей вслед жена, но теща не ответила. Это значило, что звонили Давиду. В те дни Давид не разговаривал с тещей, поэтому поспешность, с которой та бросилась к телефону, вывела его из равновесия. Он стукнул трубкой о стол и гаркнул: «Говорил я или нет: когда я дома, чтоб никто не брал трубку?! Спросить вас, так обе больные, еле ноги таскаете, а к телефону никакому пожарнику вас не обогнать! В собственном доме невозможно стало жить. Мои слова здесь ничего не значат. Куда податься?.. Будь у меня такое место, одного дня с вами бы не жил!» В ожидании повторного звонка Давид нервно прохаживался по комнате.

Опять зазвонил телефон.

«Здравствуй. Хорошо. А кто это? Какой черт, с похмелья — полтора месяца ни капли не пил, даже стакана в руках не держал. А кто это? Теща заела, не то, может, и пожил бы еще немножко. А кто это? Без пятнадцати минут семь, а кто это? Что за дело ни свет ни заря? А кто это? Чего мне особенно одеваться, через десять минут могу спуститься. Скажешь наконец, кто это, или нет?.. Ох, чтоб тебе пусто было! Переполошил нас с утра. Чего тебе? Ладно, понял, сейчас выйду».

Звонил Шота Деисадзе. Просил спуститься по срочному делу. Пока Давид умылся и оделся, Шота уже подъехал и в своих дымчато-белых «Жигулях» ждал у калитки.

— Привет. Надеюсь, ничего страшного? — Давид открыл дверцу, подобрал полы плаща и сел. «Жигули» тронулись с места.

Шота Деисадзе не спешил.

— У Серго дела совсем плохи, — сказал он наконец.

— Какого Серго?

— Нашего.

Серго Цинцадзе работал в комбинате бытового обслуживания никелировщиком, а жил в Балахвани, неподалеку от шелкопрядильной фабрики. Давид, Шота и Серго были неразлучными друзьями.

— Что с ним? — Давид Исакадзе всем телом повернулся к водителю.

— Прошлой ночью позвонила Надя. Помогите, говорит, ребята, выручайте, никогда еще не было так худо. Я говорю, в чем дело, дети здоровы? С детьми все слава богу, а вот Серго гибнет. Что такое? Я чуть не спятил. Он недавно «левый» никель получил, может, думаю, погорел парень. Сердце так и оборвалось. Но, оказывается, ничего похожего. Просто гибнет человек, и все. «Заболел?» — опять спрашиваю Надю. «Да уж хуже болезни и не придумаешь, — говорит. — Спился». У меня немножко от сердца отлегло. Но когда Надю выслушал, понял, что дела его и впрямь неважные. Какая жена станет такое терпеть? Представь себе, уже два месяца каждый день приходит домой пьяный. Говорили с ним и жена, и сын, объясняли, просили, а ему хоть бы что, он все свое. Теперь никто в доме с ним не разговаривает. А он ходит весь опухший. Надя говорит, если не пристану, рубахи не сменит, ног не вымоет. А ведь какой парень наш Серго, а? Добрый, внимательный, золотое сердце…

— С чего это он свихнулся? — проговорил Давид Исакадзе.

— Раньше ко мне вечерами захаживал. Уже давненько не появлялся. Да и как появится, какими глазами посмотрит? Пропадает человек.

— Как думаешь, можно ему помочь? — глухо спросил Давид.

— Не знаю. Надя говорит: если он кого-нибудь и послушается, так только вас. Вы должны нам помочь. Я, говорит, его знаю, при вас он постыдится так себя вести.

— Если человек спился — все! Пиши пропало. Он никого не постыдится.

— Пока еще, я думаю, он не совсем конченый. Пить-то Серго и раньше выпивал, но пьяницей никогда не был. Это что-то с ним в последние два месяца стряслось. Надо нам взяться за него как следует и повернуть в нужную сторону. Сам знаешь, нет у него никого ближе нас.

— Если наше вмешательство поможет, пожалуйста. Но что-то я сомневаюсь. Он нас и слушать не захочет. У него теперь, верно, своя компания. Сам знаешь, как алкаши друг друга находят.

— Вот мы и должны вырвать Серго из их компании.

— Если он поддастся, то конечно.

— Надо с умом подойти. Обложим его с двух сторон, ты оттуда, я отсюда, и не дадим ходу. Потеряем на этом два часа в день. Ничего, зато большое дело сделаем и для него, и для его семьи.