Избранное - [16]

Но партийная работа в области пошла полным ходом. Сельские организации, где до тех пор жизнь едва теплилась, понемногу становились на ноги. Область «очистилась» — чистка была страстью нового секретаря. Винцо начали уважать, но и ненавидеть. Одни говорили: наконец-то свежий ветер. А другие: вот посмотрите, он свернет себе шею.

Вторые оказались прозорливее.

Все началось с виллы бывшего адвоката Нимцица, который после освобождения удрал куда-то в Баварию. Виллу занимал Штвртак, а затем, в отсутствие Винцо, туда переселился новый председатель областного национального комитета Келнер. В прошлом столяр, слабого здоровья, он был хороший человек и заслуженный, но испытание властью не выдержал, что случается довольно часто, Он ни за что не соглашался жить в меньшей квартире, чем некогда Штвртак. А Винцо наметил виллу под ясли, во всем городке более подходящего помещения не сыскать. Они спорили до хрипоты и в конце концов рассорились. Произошло это в кабинете Келнера. Винцо стучал кулаком по столу:

— Ты коммунист или буржуй?! Отвечай…

Келнер стоял спиной к нему, внешне невозмутимый, только плечи вздрагивали. Наконец он надменно повернул голову:

— Молчи… ты! Какое ты имеешь право — кем ты был, когда я уже стал коммунистом?!

Винцо сбавил тон.

— Твоя правда, товарищ. Я тебя уважаю за это, но… — он опять рассердился, — молчать не стану! Понимаешь, не стану, потому что я прав!

— Посмотрим, — многозначительно ответил Келнер.

— Увидим! — гневно выкрикнул Винцо и хлопнул дверью.

Еще не остыв, он сел за стол, изложил этот инцидент на бумаге и отослал. Но Келнер опередил его. Поехал в Братиславу, там у него нашлись старые знакомые, те поверили ему. Он стал оговаривать Винцо: диктатор. Не уважает старых, испытанных коммунистов, не опирается на них. Келнер привез с собой и письменные свидетельства старых товарищей, обиженных на Винцо, который резал правду-матку невзирая на лица.

И Винцо загремел вниз.

Он тяжело переживал обиду. Собирался даже выйти из партии. Если бы не Анча, бог знает, что бы он натворил в эти трудные дни. Ходил мрачный, за день слова не скажет боа особой надобности. Одни жалели его, другие исподтишка и вслух подсмеивались. Однажды, месяца через три, когда стало невмоготу без людей, он направился в корчму. Едва появился в дверях, как все примолкли. Но последнюю фразу он услышал:

— Прикуси язык, а то и тебя, как Баламута…

Он повернулся и молча вышел.

Работал до изнеможения, чтобы подавить в себе оскорбленное самолюбие, но и возмущение незаслуженным оскорблением. Вечером снова садился за книги, привезенные с партучебы, надеясь найти в них объяснение случившемуся. И постепенно разобрался. Правда была на его стороне, но одной правоты недостаточно. Надо уметь с нею обращаться, чтобы правда победила. Он этого не умел, и в этом была его ошибка.

Все толкало его обратно, к живому делу, к людям. Работа, жена, дети, книги. Он уже не мог оставаться один на один со своими мыслями. Сперва заговорил об этом с женой.

— Знаешь, Анча, — начал он однажды вечером, подняв голову от книги, — пожалуй, все, что со мной произошло, к лучшему.

Анча ставила тесто на ночь. Она улыбнулась:

— Конечно… по крайности, в другой раз не станешь язык распускать…

— Да не в том дело! — Винцо нахмурился. Потом принялся объяснять: правду надо говорить прямо, без околичностей, только следует знать, где и когда. Вот в чем дело. Тактика. Она не совсем его поняла, но стена между Винцо и миром рухнула. С той поры он опять стал появляться на людях, интересоваться новостями, которые будоражили тогда бывших сельскохозяйственных рабочих и деревню.

Главная новость — это была давняя мечта Винцо — кооператив. Редко кто из бывших батраков не потерял тогда сон из-за кооператива. Засиживались до глубокой ночи, мужики — в корчме, бабы — на крылечках новых домов. Приглядывались к новшеству с опаской, как некогда их пращуры к первой картофелине. Кое-кому новинка не очень нравилась: они успели более или менее выбиться из нужды, считая сбывшейся свою мечту о земле, политую кровавым потом и освященную лишениями. Но большинство жило кое-как, со дня на день, перебивалось с хлеба на воду, и таким образом Винцо вскоре удалось сколотить вокруг себя ядро будущего кооператива. Что бы с нами было, если бы не государство? — говорил он бывшим батракам. И разве государство, до сих пор делавшее для вас добро, желает вам зла? Люди хмыкали, крутили головами, посмотрим, попробуем, отчего не попробовать? Леший его знает, может, и лучше будет.

Попробовали, основали кооператив, и это был первый кооператив на всю округу. Винцо стал его председателем.

В первый год дело не ладилось, кое-кто вышел из кооператива, но напористая энергия Винцо мало-помалу начала приносить плоды. В тот год собрали приличный урожай табаку, остались средства даже на давно назревшую реконструкцию сушилки для табака. На второй год кооператив окреп, в него вернулись те, кто на первых порах испугался трудностей. Винцо вынашивал дальнейшие планы. Каждый вечер ходил на болота, слушал извечное, словно не подвластное никаким переменам кваканье лягушек и — мечтал о разведении риса. Ездил далеко на запад поглядеть на первые опыты с рисом, по пути завернул в госхоз, где ученые-агрономы пытались разводить хлопок. Все разбогатеем, говорил он по возвращении, и в самом деле, мысленно все это он уже видел достигнутым — восстановленную усадьбу Кишфалуди, современные помещения для скота, новую сушильню, рисовое и хлопковое поля.