Избранное - [27]

Катышки овечьи

Под босой ступней.

Ты мой младший братец,

Я — твой старший брат.

Мы с тобой бутыль откроем,

Выпьем из нее вина.

Выпьем всласть и опьянеем,

Станем бабу колотить —

До смерти ее прибили.

Что нам делать, как нам быть?

Кто с деньгами — обойдется!

Кто без денег — худо жить.

Барабан повыше вскинем

Песнь янгэ[33] мы вам споем!

Песенка обладала удивительной, почти магической силой. Вот только Ни Учэн никак не мог вспомнить, от кого он ее услыхал в первый раз, хотя память у него была хорошая. Ему казалось, что эта песня сопровождает его всю жизнь, с момента появления на свет. Словно ее мелодия была кем-то записана на его костях, и эта предначертанность приводила Ни Учэна в трепет.

Спустя много лет песенка перешла по наследству к Ни Цзао. Однако после грандиозных перемен 1949 года Ни Цзао о ней совсем забыл, вероятно потому, что подобные частушки, как и вся та жизнь, которую они отражали, почти начисто исчезали из китайской действительности. Прошло еще несколько лет. За это время произошло немало различных событий. Как-то Ни Цзао довелось побывать за рубежом. Во время своей поездки он посетил дом Ши Фугана, где он вдруг снова вспомнил давнюю песенку, смысл которой, казалось бы, совершенно не соответствовал характеру визита в европейскую страну. Перед его глазами возникла картина давнего Китая — захолустная хэбэйская деревенька из далекого прошлого. От неожиданности он вздрогнул. Он не понимал, почему это произошло. Странное ощущение не проходило.

И верно, в этом есть какая-то изначальная предначертанность. Ведь Ни Цзао, как и его отец, Ни Учэн, родился на этой земле, усеянной «овечьими катышками», в местах, где «баб» нередко забивали насмерть. Но кто повелел им родиться именно здесь? Если бы Ни Учэн мог предположить, что его ждет в жизни, разве хватило бы у него смелости появиться на белый свет?

Но вернемся к прошлому. В захудалой бедняцкой деревеньке Мэнгуаньтунь семья Ни считалась самой известной, поскольку принадлежала довольно крупному помещику. Дед Ни Учэна, известный книжник — обладатель степени цзюйжэня[34], был сторонником реформ, в двадцать первый год эры правления Гуансюй[35] принимал участие в «подаче петиции» или, как говорили тогда, «передаче прошения с общественной повозки». Он сам соорудил деревянные матрицы и отпечатал прокламацию, в которой ратовал за «Небом дарованные ноги»[36], что в то время расценивалось как не просто радикальная, но прямо-таки экстремистская и крамольная идея. После поражения реформаторов в двадцать четвертый год правления Гуансюя дед покончил с собой — повесился, о чем, однако, никто в доме открыто не говорил. Ни Учэн узнал об этом совершенно случайно из разговоров слуг и родственников, хотя и не все в этих разговорах понял.

Ни Учэн хорошо помнил своего помешанного дядюшку, от которого в любой момент можно было ожидать какой-нибудь странной выходки. Он мог, к примеру, в клочья разорвать одежду или ни с того ни с сего запеть, заплакать или хохотать до упаду. Несколько раз Ни Учэн видел, как дядю связывали веревками. Он помнил и то, что до самой кончины бедняга таскал на ногах железные цепи.

Бабушка Ни Учэна глубоко переживала обрушившиеся на семью несчастья, твердо веря, что всему виной злой рок. Поэтому она не раз обсуждала со своими сыновьями, как жить дальше, но те ничего путного предложить так и не смогли. Пожалуй, из всей семьи лишь энергичная невестка, мать Ни Учэна, была способна придумать что-то дельное, и она действительно внесла разумное предложение: сняться с насиженных мест и перебраться в другие края, чтобы избавиться от злой силы, которая преследует семью.

Родня приняла смелое решение. Однако все окрестные земли были давным-давно заняты, и им пришлось остановить свой выбор на деревеньке еще более бедной, чем прежняя, — на Таоцунь, лежащей в шестидесяти ли, до которой и добираться было куда сложнее, чем до Мэнгуаньтунь. Почти три года строился дом, на него ушла уйма денег, но зато теперь они владели и домом, и грушевым садом площадью в два му[37], током и крупорушкой. Всего в усадьбе насчитывалось двадцать с лишним построек. Они переехали в Таоцунь в год смерти императора Гуансюя — в 1908 году.

Отец Ни Учэна (старший из братьев) с его странностями и причудами мало походил на своего покойного отца-радикала, готового в любой момент на крайние действия. Ни Вэйдэ был человеком медлительным и вялым. Он принадлежал к той породе людей, которых обычно зовут недотепами или тряпками. Его левое плечо было несколько приподнято, правое сильно опущено. Говорил он невнятно, с большим трудом связывая слова в законченную фразу. Всю жизнь он страдал поносами и недержанием мочи. Во все времена года у него постоянно текло из носа. Он то и дело чихал или зевал. В довершение всего он с юных лет пристрастился к курению опиума, и эта дурная привычка раздражала мать и вызывала у нее озабоченность. Но его жена, мать Ни Учэна, имела на этот счет иное мнение. Она даже сочувствовала мужу и вступалась за него. Эта крупная, видная женщина, весьма решительного нрава, с ясной головой, к тому же обладавшая сильным чувством собственного достоинства, была, несомненно, самой влиятельной фигурой в семье. С раннего детства Ни Учэн испытывал по отношению к матери не только большое уважение, но и робость. Как только она появилась в семье Ни, она сразу же почувствовала, что дела в этом доме плохи — дом околдован. И это, понятно, сильно огорчило ее, но она сумела проявить всю свою энергию, волю и ум, чтобы воспрепятствовать крушению семьи. Увы, в семье горело адское пламя, сначала способное своим светом прельстить человека, а потом сжечь его. Вот почему свекор поддался искусу движения за реформы