Избранное - [117]

Мистер Фокс даже заскрипел зубами, но, увидев, что мы вздрогнули, снова засмеялся. Мистеры Гарри Хуф и Черитебл Хорсхед, держась за животы, составили ему компанию. Затем один из Них, думаю, что это был мистер Хуф, предложил оставить глупости и рассказать Им, как себя чувствует добрая старая Европа. Я сообщил, что она чувствует себя отлично. Но, поскольку старцы явно мне не поверили, добавил, что вот уже более тридцати лет на нашем родном материке нет войны.

— Правда? — всплеснул руками мистер Хорсхед. — А что же в таком случае там есть? О, понимаю, и вас оставил Уининим…

Он был очень разочарован, а другие два Вице-губернатора вздохнули и покачали головой. Чтобы спасти честь Европы, я поспешил их заверить, что, хотя войны нет, материк очень щедро усеян ракетными базами, аэродромами со сверхзвуковыми самолетами, лазерными установками, и поклялся, что последние используются вовсе не для операций аппендиксов. Это улучшило настроение Их Превосходительств, и они сделали заявление, что, в сущности, прочный мир не может быть ничем иным, как хорошо вооруженным миром. Два советника сразу записали это заявление и передали его средствам информации.

Обрадованный успехом и стремясь еще больше возвеличить человечество в глазах Высочайших собеседников, я перечислил все локальные войны и войнишки, внутренние и внешние, которые имели и, слава богу, еще имеют место после второй мировой войны, и увидел, как глаза Их Превосходительств вспыхнули от нескрываемой зависти. А когда я уточнил, что за большую часть этих войн мы должны благодарить Великую Заокеанскую Демократию, они единодушно воскликнули, что всегда надеялись на Демократию и паче всего на Заокеанскую.

— А каковы жертвы этих маленьких войн? — поинтересовался благочестивый мистер Хорсхед.

— О, сущие пустяки, — скромно ответил я. — Мы еще не подсчитали, но вероятно, это миллионов пять-шесть. А может быть, и семь-восемь или девять-десять… Мирная эпоха, что поделаешь!

— Ах, — вздохнул мистер Хуф, — десять миллионов, говоришь? Пусть даже пять, лучше чем ничего. А мы, что мы можем при этом проклятом нейтринном равновесии, связавшем нам руки? Бробдингуйя, увы, продолжает существовать, и мы, по-видимому, так и умрем, не проявив себя великими стратегами и полководцами.

Я спросил, почему они враждуют с бробдингуйцами, если они принадлежат к одному и тому же племени и материк поровну разделен между двумя государствами. Старцы, переглянувшись, снисходительно улыбнулись.

— А с кем, по-твоему, нам враждовать, если на нашем материке нет других государств? — спросил мистер Ричард Фокс. — У нас, естественно, был бы более богатый выбор, если бы мы позволили человечеству нас открыть… Но на такой риск мы не можем решиться. Ноу, мистер Драгойефф, не можем, увы.

Я, как мне советовал Шпик, произнес «йес» и несколько раз кивнул, но все-таки намекнул на то, что контакт с человеческим родом мог бы оказаться полезным для мировой торговли. Однако Их Превосходительства остались непреклонными. Принцип «никаких контактов» был у них традиционным, и начало этой традиции было положено одним европейцем, неким Лемюэлем, еще два с половиной века назад. Этот Лемюэль распространил такие сведения о Европе и человечестве, что с тех пор ни одному нормальному уибробцу и в голову не приходит пожелать контактов.

Чрезвычайно заботясь о добром имени рода человеческого, я напомнил Их Превосходительствам, что этот Лемюэль был в конце концов казнен уибробцами, и высказал предположение, что человеческий род тоже бы его покарал, потому что, судя по всему, он был мизантропом и клеветником. После этого я приложил много усилий, чтобы обрисовать Европу и мир совершенно беспристрастно и в самых благоприятных красках. Я уверил благородных собеседников, что со времен того Лемюэля человечество прошло блестящий и славный путь материального и морального подъема, который ни в чем не уступает уибробскому. Правда, продолжил я с необходимой дозой объективности, за прошедшее время количество воров, убийц, развратников, властолюбцев, корыстолюбцев, взяточников, клеветников, грабителей, хулиганов, тиранов, шарлатанов и прочих не уменьшилось и даже появились некоторые новые модификации преступности, как, например, мафиози, ку-клукс-клановцы, цзаофани, гангстеры, морфинисты, сутенеры, фашисты и так далее, но все это, сказал я, естественно, поскольку человечество увеличилось в несколько раз, и соответственно увеличились его потребности и духовное богатство. Что же касается материального прогресса, он еще более несомненен: чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить ядра и кремневые ружья времен Лемюэля с разнообразным и совершенным вооружением современного человечества.

Мне показалось, что после моей защитительной речи Их Превосходительства усомнились в правильности своей уибробской изоляции, и если контакты с Уибробией когда-либо все-таки осуществятся, я буду очень горд, что внес в это свою скромную лепту.

Между тем приблизилась полночь. Ровно без пяти двенадцать мы направились к Академии наук, чтобы присутствовать на обещанном нам сеансе.

У входа в Академию нас встретил ее Президент, профессор Джон Андерхилл, старый, почтенный уибробец в длинной синей академической мантии. Кланяясь и вертя хвостом, он пошел в качестве хозяина перед Вице-губернаторами, а мы с Линой и Шпиком — за ними. Я обратил внимание на то, что если для каждого уибробца добавление Уининим к имени обязательно, то академик, как и Вице-губернаторы, такого добавления не имеет. Шпик объяснил, что это определяется эдиктом, в соответствии с которым правом на известную индивидуальность и даже на собственное лицо обладают в Уибробии только Вице-губернаторы и академики. Сам Джон Андерхилл был по специальности доктором богословия и магистром оккультных наук. Благодаря своим обширным познаниям в этой области Его Преподобие успешно руководил всей уибробской наукой, курируя более непосредственно математику, физическую химию и бионику.