Избранное - [296]

Отец настойчиво призывал меня в Италию. И я оставил Изольду на долгие три года. Через хмурый Метц и благовонную Лозанну я спустился по приветливой долине Роны к синему-синему морю и дальше по его теплому побережью добрался до итальянских владений люксембургского дома.

Жизнь моя в Италии была столь разнообразна, что мне было некогда вспоминать о том, что где-то на свете есть город Люксембург, а в нем белокурая бледная девушка, которая с благословения самого папы стала мне в мои семь лет законной супругой, а несколько месяцев назад — моей женой. Писем мы друг другу не писали.

После бурной и полной опасностей жизни в Италии я вернулся в Прагу, будучи уже маркграфом Моравским. Вскоре после того, в июне 1334 года, французское посольство доставило мне в Прагу мою жену. Маркграфиня Бланка вступила в пражский Град, который тогда напоминал руины. Пражское духовенство, сопровождаемое народом, вышло встречать ее к воротам города. Она приехала и была так же мила и тиха и так же разумна и белокура и бледнолица, как всегда. Глаза ее впились в мои долгим, тоскующим взглядом. Она была одета в прекрасное пурпурное платье, да и все посольство было разодето с невиданной роскошью. Пражане не могли надивиться на все это золото, парчу и кружева, на узкие штанины мужчин и вуали дам. С той поры в Праге начали одеваться по парижской моде.

С Бланкой прибыл и мой старый знакомец Ланселот из Невера. Он тут же влюбился в трех дам моего двора и в одну трактирщицу на том берегу Влтавы. Бланка на другой же день образовала в Граде свой собственный двор по парижскому образцу. И при этом дворе мне была уготована роль Тристана, который служит Изольде. Целый месяц длились без перерыва эти любовные игры. Град шумел как молодое вино. Вид из окон напоминал Бланке море. Больше всего ей нравились леса на горизонте. Она говорила, что они как далекие острова. Она была счастлива. Все ее любили, всем она была мила, никто о ней не молвил худого слова. Я же целые дни сидел у ее ног, и мы любили друг друга, как рыцари и их дамы в «Романе о розе»{273}. Бланка ездила верхом на лошади, что нашим не нравилось. Но больше всего им не нравилась стая чужаков, занявших лучшие покои дворца, по воскресеньям громко читавших мессу на непонятном языке у святого Вита, а по ночам пьянствовавших в городе, распевая иноземные песни. Народ зароптал.

Посему я поблагодарил французских дворян своей супруги и через месяц отправил их с щедрыми дарами восвояси, в Париж. Господин де Невер оторвался от своей трактирщицы только к осени. У меня он бывал редко. Прощаясь, он сообщил мне, что утратил здесь свое сердце не менее десяти раз. Но я не мог вечно терять свое сердце.

Я посоветовал Бланке выучиться по-чешски и по-немецки и дал ей двух учителей, мужей большого терпения, но Бланка в изучении иностранных языков особых успехов не показывала.

Когда в Прагу прибыла новая королева — это была Беатриса Бурбонская{274}, на которой отец женился после смерти моей матери, — у маркграфини появилась подруга по крови и языку. Но вскоре начались слезы. Я уезжал на Мораву, а королева отталкивала ее от себя.

Я брал приступом замки мятежных феодалов, вел переговоры, заклинал всеми святыми и строил сызнова до основания разрушенную страну. Бланка жила в тоске, ожиданием разговора со мной. Она одна-одинешенька, никто ее не понимает, и все ее ненавидят. Я видел, что она прямо упивается своей печалью. А ей нельзя было этого делать. Она ждала ребенка.

Бланка ребенка боялась. По ночам она плакала, закрывая себе глаза моими ладонями, и говорила, что умрет прежде, чем ребенок появится на свет, что она стала некрасивой и я уже ее не люблю, как прежде. Она ненавидела свое обезображенное тело и не верила, что нравится мне и в таком виде. Не помогали даже примеры из Священного писания, она сердилась, когда я просил ее быть покорной воле божией. Ведь она будет королевой и матерью рода. Она отвечала, что ей достаточно, чтобы я ее любил, и насколько она помнит, у Изольды не было детей. Я увез ее в замок Кршивоклат.

Там уже обосновался новый бургграф. Я привез к ним Бланку да и остался с ней. Моравские дворяне ликовали, что маркграф держится за юбку своей жены. Бланка часто кричала во сне, ее одолевали кошмары.

Когда подходил май — месяц свадьбы двенадцать лет назад — и близился час рождения младенца, я пожелал немного утишить ее страданья воспоминанием о соловьях в Дурбуи. Я приказал Зденеку Рулику, чтобы он дал команду всем птицеловам в округе изловить лучших певцов и поселить их в долине, повсюду, даже на скалах. В мае соловьев можно переселять. В мае они поют лучше всего, потому что собираются гнездиться. То ли чудом, то ли благодаря ловкости моего Зденека соловьи поселились вдоль тропы. И они пели, вступая друг за другом, а то и хором гремели, когда Бланка рожала.

Ночью начались у Бланки схватки, а утром родилась девочка, которой было дано имя Маркета. Роды прошли так легко и так быстро, что опытные женщины немало тому дивились, а лекарь качал головой. Бланка, лежавшая рядом с младенцем — прелестная, аккуратная и слегка порозовевшая, с благодарностью на меня поглядела и сказала спасибо за соловьиную песнь: