Избранное - [3]

— Еще разочек поднимем! Еще! Вино! Где вино? Вот и прекрасно! Ну, ну, что это с вами? Успокойтесь! Не спешите! И слушайте музыку…

Видит бог, Алоиз Тичек, прозванный Славко в бытность свою церковным служкой, а затем старчевичанской католической конгрегацией переименованный в Славолюба, волновался не на шутку, но это было волнение романтико-драматического порядка: оно помогало юному дебютанту с подлинным блеском разыгрывать роль священнослужителя перед падкой до зрелищ публикой, которая, как известно, одинаково усердно посещает все премьеры — и погребальные, и церковные, и театральные!

В конце концов Славко Тичек не был бы продуктом своего времени, не переживай он острого внутреннего кризиса. (Умы наших детей, рожденных на рубеже столетия, раздирают мучительные противоречия, которые иной раз заставляют сыновей заносить руку с холодным стальным клинком над головой родного отца, а отцов — проклинать своих сумасшедших отпрысков. Оглянитесь вокруг — и под каждой крышей нашего города вы найдете подтверждение этим словам.) Гибельный кризис потряс до самых основ те семинарские идеалы, которые отцу и матери Тичека и сегодня представлялись нерушимыми. И, если бы волею судеб их сын обладал более мужественным характером, он отказался бы от роли богослужителя, для исполнения которой не обнаруживал в себе ни крупицы таланта и гражданского призвания.

Когда Славко заканчивал шестой класс гимназии, отец его, Тичек, был всего-навсего заурядным околоточным с ежемесячным окладом в двадцать шесть форинтов. Максимилиан в то время не был еще зачислен в кадетскую школу на казенное содержание, и, для того чтобы спасти Ивицу от ненавистной работы в типографии, бедного Славко отдали в духовную семинарию. С тех пор материальное положение семьи изменилось: маленькая Зорица умерла от дифтерии, Ивица получил стипендию, а Максимилиан стал кадетом. Но несколько лет назад всем казалось вполне логичным и единственно правильным освободить место Славки за родительским столом, с тем чтобы его тарелка гороха и мучного супа обратилась в неправильные греческие глаголы младшего брата Ивицы.

В ту пору Славко зачитывался русскими писателями и на этом основании причислял себя к вольнодумцам, воображая, что если стиснув зубы он поступит в духовную семинарию во имя спасения семьи, то этим совершит благородный, человечный поступок, исполненный великодушия и самоотверженности.

Это, с одной стороны. Однако существовало и другое обстоятельство, которое усугубляло душевную драму Славко. Этот молодой и здоровый парень двадцати четырех лет был без памяти влюблен в некую прелестную особу и страстно желал жениться на ней честь по чести и заняться правом, а духовную семинарию вместе со святой мессой и всем прочим послать ко всем чертям. Как видите, эта сторона вопроса была не менее веской, чем первая. Но решительный шаг был сделан: Славко поступил в духовную семинарию; а так как первый компромисс неизбежно влечет за собой цепь новых, юноша оказался в тупике, из которого нет выхода.

Старики Тичеки и слышать не хотели о любви своего сына, и вокруг романа Славки разгорелась жестокая борьба, трагически закончившаяся для него сегодня перед алтарем неопровержимой победой родителей.

Однако из всей публики, присутствующей сегодня в церкви, пожалуй, только ученик шестого класса Мишо Навала, сын крестного отца погибшей от дифтерии Зорицы, Петра Навала, почетного хранителя королевской печати в королевском суде, болезненно остро переживал «беспримерное, варварское, принципиально постыдное» значение того поражения, которое сегодня потерпела «свободная мысль».

Этот Мишо Навала, ярый атеист, прославился в гимназии тем, что ему приписывали авторство фельетонов, которые будто бы удостоились чести получить одобрительный отзыв прогрессивного журналиста, назвавшего их феноменальными, потому что в них-де нашли выражение идеи левого либерализма: этот самый Мишо Навала стоял подле Ивицы Тичека по левую сторону алтаря, изображая со своим другом в этом занимательном спектакле врата адовы. По существу, они представляли собой левое крыло оппозиции этой святой мессы.

Мишо сыграл важную роль в любовной истории Славко, неожиданно для себя самого оказавшись тем традиционным персонажем, который живет в одном доме с предметом поклонения и служит исправным почтальоном на протяжении всех перипетий романа. Во всем, что касалось отношений Славки и Мицики, Мишо придерживался отчаянно непримиримых взглядов.

Якобинец Ивица стоял за то, чтобы Славко женился, и без промедления, ибо каждое существо мужского пола имеет право выбрать себе подругу по высшему и неподвластному людям закону селекции.

— Честное слово, смешно! Эта проблема не стоит выеденного яйца! Бросить! Единственный выход — бросить к черту все эти дела! Выбраться из этого мерзкого омута лжи! Поступай на службу в любую канцелярию! В учреждение! Место найдешь! Смешно, честное слово! В конце концов, на железной дороге всегда требуются рабочие руки. И нечего распускать нюни!

— Вот именно! Нечего! Как с физической, так и с метафизической стороны все очевидно! С обеих сторон! — выходил из себя атеист Мишо, которому было ясно как день, что бога нет, а раз так, не нужны и попы, но уж коль скоро они существуют, пусть обзаводятся женами, как все прочие священнослужители, исповедующие другую веру, да небось и сам святой папа римский…