Избранное - [20]

Васька Молчанов —

ты ли мне не друг ли?

Хоть бы написал товарищу разá.

3

Вы на партработе —

   тяжелое дело

брать за манишку бредущих наугад,

как щенков натаскивать,

чтобы завертело

в грохоте ударных

   и сквозных бригад.

Я сижу и думаю —

   мальчики что надо,

каждый знает дело,

   не прет на авось, —

«Молодость и дружба» — сквозная бригада

через пятилетье, большое насквозь.

4

Предположим вызов.

   Военное времечко —

встанут на границах особые полки.

Офицеру в темечко

влипнет, словно семечко,

разрывная пуля из нашей руки.

Все возьмем нахрапом —

   разорвись и тресни,

генерал задрипанный, замри на скаку…

Может, так и будет,

как поется в песне:

«Были два товарища

в одном они полку…»

5

Слова-ребятишки

   падают, как шишки, —

все мы дело делаем,

   как и до сих пор;

думку о разлуке вытрави и выжги,

дело — наша встреча,

веселый разговор.

Мы повсюду вместе —

   мальчики что надо,

будьте покойнички,

каждый — вырви-гвоздь…

«Молодость и дружба» — сквозная бригада

через пятилетье, большое насквозь.

Всё на плечи подняли

и в работу взяли,

с дружбы и молодости

ходим, как с туза…

Милые приятели —

вы ли не друзья ли?

Хоть бы написали товарищу разá.

1931

Открытое письмо моим приятелям. — Впервые: «Звезда», 1931, № 5, затем — в книге «Все мои приятели». Адресовано товарищам Корнилова по работе в Семеновском укоме комсомола. Реальное участие Корнилова в Частях Особого Назначения (ЧОН) не подтверждено.

Октябрьская

Поднимайся в поднебесье, слава, —

не забудем, яростью горя,

как Московско-Нарвская застава

шла в распоряженье Октября.

Тучи злые песнями рассеяв,

позабыв про горе и беду,

заводило Вася Алексеев

заряжал винтовку на ходу.

С песнею о красоте Казбека,

о царице в песне говоря,

шли ровесники большого века

добивать царицу и царя.

Потому с улыбкою невольной,

молодой с верхушки до подошв,

принимал, учитывая, Смольный

питерскую эту молодежь.

Не клади ей в зубы голый палец

никогда, особенно в бою,

и отцы седые улыбались,

вспоминая молодость свою.

Ты ползи вперед, от пуль не падай,

нашей революции краса.

Площадь перед Зимнею громадой

вспоминает наши голоса.

А министры только тары-бары,

кое-кто посмылся со двора.

Наши нападенья и удары

и сегодня помнят юнкера.

На фронтах от севера до юга

в непрерывном и большом бою

защищали парень и подруга

вместе Революцию свою.

Друг, с коня который пулей ссажен,

он теперь спокоен до конца:

запахали трактора на сажень

кости петроградского бойца.

Где его могила? На Кавказе?

Или на Кубани? Иль в Крыму?

На Сибири? Но ни в коем разе

это не известно никому.

Мы его не ищем по Кубаням,

мертвеца не беспокоим зря,

мы его запомним и вспомянем

новой годовщиной Октября.

Мы вспомянем, приподнимем шапки,

на мгновенье полыхнет огнем,

занесем сияющие шашки

и вперед, как некогда, шагнем.

Вот и вся заплаканная тризна,

коротка и хороша она, —

где встает страна социализма,

лучшая по качеству страна.

<1932>

Октябрьская. — Впервые: «Юный пролетарий», 1932, № 30. Алексеев Василий Петрович — один из основателей молодежного коммунистического движения в России, первый редактор журнала «Юный пролетарий».

«Тосковать о прожитом излишне…»

Тосковать о прожитом излишне,

но печально вспоминаю сад, —

там теперь, наверное, на вишне

небольшие ягоды висят.

Медленно жирея и сгорая,

рыхлые качаются плоды,

молодые,

полные до края

сладковатой и сырой воды.

Их по мере надобности снимут

на варенье

и на пастилу.

Дальше — больше,

как диктует климат,

осень пронесется по селу.

Мертвенна,

облезла

и тягуча —

что такое осень для меня?

Это преимущественно — туча

без любви,

без грома,

без огня.

Вот она, —

подвешена на звездах,

гнет необходимое свое,

и набитый изморозью воздух

отравляет наше бытие.

Жители!

Спасайте ваши души,

заползайте в комнатный уют, —

скоро монотонно

прямо в уши

голубые стекла запоют.

Но, кичась непревзойденной силой,

я шагаю в тягостную тьму

попрощаться с яблоней, как с милой

молодому сердцу моему.

Встану рядом,

от тебя ошую,

ты, пустыми сучьями стуча,

чувствуя печаль мою большую,

моего касаешься плеча.

Дождевых очищенных миндалин

падает несметное число…

Я пока еще сентиментален,

оптимистам липовым назло.

<1932>

«Тосковать о прожитом излишне…» — Впервые: «Литературный современник», 1933, № 1.

Сыновья своего отца

Три желтых, потертых собачьих клыка

ощерены дорого-мило —

три сына росли под крылом кулака,

два умных, а третий — Гаврила.

Его отмечает звезда Козерог.

Его появленьем на свете

всему населенью преподан урок,

что есть неразумные дети.

Зачем не погиб он, зачем не зачах

сей выродок в мыслящем мире,

и вырос — мясистая сажень в плечах,

а лоб — миллиметра четыре.

Поганка на столь безответной земле,

грехи человека умножа,

растет он и пухнет — любимец в семье,

набитая ливером кожа.

Не резкая молния бьет о скалу,

не зарево знойное пышет —

гуляет Гаврила один по селу,

на улицу за полночь вышед.

Не грозный по тучам катается гром,

хрипя в отдалении слабо, —

Гаврилиной обуви матовый хром

скрипит, как сварливая баба.

Скрипит про Гаврилу, его похвальбу,

что служит Гавриле наградой, —

Гаврила идет.

Завитушка на лбу

Пропитана жирной помадой.

Глядите, какой молодчина, храбрец,

несчастной семьи оборона, —

в кармане его притаился обрез —

в обрезе четыре патрона.

А тучам по небу шататься невмочь,

лежат, как нашлепки навоза…

В такую ненастную, дряблую ночь