Избранное. Из гулаговского архива - [69]
А образованье мое старой гимназии пять классов. Орфографию и грамматику — все это я хорошо знаю. И читать люблю. Прежних классиков всех многократно перечитывал и новых советских писателей очень внимательно читаю. И с соцреализмом я вполне согласен, очень хороший метод, правильный. Читаешь и сразу всех старых писателей чувствуешь: то будто Чеховым пахнет, то Горьким, то Львом Толстым. Метод соцреализма многогранный, все методы в себе совмещает, так сказать.
— То флейта слышится, то будто фортепьяно, — это прежний злорадный голос в зале.
Но Плаксюткин злорадства не заметил.
— Во! Во! Очень разнообразный метод. И то сказать: так и должно быть. В нашей жизни теперешней все наследие прошлого налицо, то есть культурное наследие, конечно. Вот и пишут советские писатели то как Горький, то как Чехов.
— Тех же щей, да пожиже влей, — уже с открытой наглостью прозвучал голос.
В президиуме зашушукались, а Плаксюткин испугался:
— Товарищи, я закругляюсь. Про литературу я зря помянул. Кто я? Рядовой читатель, мало соображающий. С установочной точки зрения я судить не могу, а только со своей обывательской. Я лучше про Петра Петровича Загонялова да про квартиру закончу.
Президиум одобрительно закивал. Шелест и хихиканье в зале стихли.
— Хотя и сняли Петра Петровича, все-таки он не был, что называется, эксплуататором, как, например, купец Дерьмоватов. Я тоже в торжественные дни… Седьмого ноября, Первого мая, первого января — приходил на квартиру поздравить его. И всегда он мне руку, бывало, подаст и скажет домработнице: «Сталиночка, налей стопочку товарищу Плаксюткину и закусочки приготовь». К слову сказать, к домработнице он очень гуманно относился, как настоящий советский человек с новой моралью. Одинокий он был, вдовец, дети от него ушли через какие-то идеологические недоразумения. И домработница не жила у него, а, прямо сказать, царствовала. Как он к ней относился! Как ее труд ценил! Имя-то у ней было Акулина, а он ее в Сталину переименовал. Да и Сталиной не называл попросту, а все Сталечка, Сталенька, Сталиночка, Сталинушка. А она еще порой на него фыркала, на хозяина-то.
В зале снова захихикали. Президиум, ворча, зашевелился. А увлекшийся Плаксюткин продолжал:
— А Великую Октябрьскую революцию я всем сердцем принял, никогда я те счастливые дни не забуду.
— Когда дрова грузил?
— Когда отца в Соловки угнали?
Два вопроса разрезали тишину. И она снова восстановилась, но уже какая-то судорожная, испугавшаяся чего-то.
— Да, и дрова. Для родины дрова грузил. Для Советской Республики. А что отца взяли… Ну, что ж, всяко бывает. Первые годы революции, конечно, надо было всего остерегаться, кругом враги. И кто служил буржуазии, тому туго приходилось. Отец отчасти и сам виноват. Не надо было ему у Дерьмоватова работать… был бы он фабричным пролетарием, не попал бы на Соловки… А он в младшие приказчики пошел… Конечно, он никого не эксплуатировал, сам себя только… А потом от нашей дорогой родины, от компартии я все готов вынести. Ну, отец погиб занапрасно, и я согласен занапрасно погибнуть. Наше дело такое, товарищи, работать, переносить трудности и коммунизм строить… и удары, конечно, принимать. Такова, товарищи, эпоха. И не все же удары. Вот я тридцать пять лет работал, двадцать лет ждал комнаты и дождался. За свое терпение не комнатой, а квартирой награжден. То же и с вами будет, товарищи! Работайте, ждите.
— Спасибо! — ответил прежний нахальный голос.
— А трудности, они человека закаляют, что вроде гимнастики для характера.
Президиум с увлечением зааплодировал. Жидко захлопали и в зале.
— А я, товарищи, кончаю. Спасибо дорогой советской власти за неустанную заботу о каждом маленьком труженике. Спасибо нашей родной компартии, а в частности нашей парторганизации (последний листок) в лице секретаря товарища Ухмыляева. (Тот выпрямился и сжал губы.) Спасибо администрации в лице начальника ДУРА товарища Дуванова, спасибо профорганизации в лице председателя месткома товарища Тудысюдова… Спасибо всему коллективу. Спасибо за квартиру! Теперь я умру спокойно, оценили мои труды… Комната… кухня… ванная… уборная… передняя. Кто имеет в Москве такую роскошь? Только знатные люди имеют. Спасибо, товарищи… — Плаксюткин всхлипнул и высморкался в чистейший носовой платок.
— Даю обещание работать не покладая рук. Хорошо работал, отлично работал. Стану сверхъестественно работать! — исступленно выкрикнул Плаксюткин.
Бешено зааплодировал президиум. Захлопал зал, зараженный чужой радостью. Начальник ДУРА встал, повелительно махнул рукой. Все стихло. Он торжественно объявил охмелевшему от счастья и удачного выступления Плаксюткину:
— Мало того, товарищ Плаксюткин. Мы сейчас с Сергеем Сергеевичем и Бонифатьем Дмитричем решили исходатайствовать вам орден «Знак Почета» за тридцатипятилетнюю беспорочную усердную службу. Вы достойны этого за ваш неусыпный труд, преданность родине и советской власти, за ваше взволнованное сегодняшнее выступление…
— С-с-спасибо! За что? Такое благодеяние!
Этого Плаксюткин выдержать не мог. Он схватился за сердце и грохнулся на пол. После соответственной суматохи явился врач, пощупал пульс, приложил стетоскоп к груди счастливца и, как полагается, пожал плечами:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
А. А. Баркова (1901–1976) начала свою литературную деятельность в первые годы революции в поэтическом объединении при ивановской газете «Рабочий край». Первый ее сборник стихов «Женщина» вышел в Петрограде в 1922 году. «Возвращение» — вторая поэтическая книга А. Барковой. Большой перерыв между этими изданиями объясняется прежде всего трагическими обстоятельствами жизни поэтессы. Более двадцати лет провела Баркова в сталинских лагерях.В сборник «Возвращение» входят стихи А. Барковой разных лет. Большинство из них публикуется впервые.
А. А. Баркова (1901–1976), более известная как поэтесса и легендарный политзек (три срока в лагерях… «за мысли»), свыше полувека назад в своей оригинальной талантливой прозе пророчески «нарисовала» многое из того, что с нами случилось в последние десятилетия.Наряду с уже увидевшими свет повестями, рассказами, эссе, в книгу включены два никогда не публиковавшихся произведения — антиутопия «Освобождение Гынгуании» (1957 г.) и сатирический рассказ «Стюдень» (1963).Книга содержит вступительную статью, комментарии и примечания.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.