Избранное - [5]

В «Куске сахару» множество персонажей. С присущим ему мастерством писатель набрасывает основные контуры того или иного характера, но в дальнейшем редко возвращается к нему как к полнокровной индивидуальности. Исключение составляет образ Балентки, несомненно навеянный образом Ниловны из «Матери» Горького. Любовь к младшему сыну, заводскому рабочему, помогает ей сначала почувствовать, а затем осознать справедливость требований бастующих, преодолев психологическую инерцию батрацкой забитости, от которой уже не в состоянии избавиться ни ее муж, ни старший сын Вендель. Пафосом обличения капиталистической системы эксплуатации трудящихся «Кусок сахару» не уступает «Полю невспаханному». Картина здесь еще шире, социально полнее. И все же иллюстративное начало в романе, нередкое сведение индивидуального лишь к социально-классовым признакам приводило к обеднению художественной ткани произведения.

Это чувствовал и сам писатель, неустанно размышлявший над дальнейшими путями своего творчества.

«Литература как часть общего жизненного процесса, — делился он своими мыслями в письме к Урксу, — хотя и имеет только один общий знаменатель, но он включает в себя массу скрытых множителей. Всякий раз, очевидно, следует разложить его на эти скрытые составляющие, чтобы выявить богатство и игру красок, напоминающую спектр, образуемый лучом света, когда он преломляется в призме».

Илемницкий не сомневался в том, что главное завоевание пролетарской литературы — утверждение принципиально нового революционного взгляда на действительность. Новаторский прорыв в область социального содержания, отчетливое мышление категориями классов, характерное для произведений Илемницкого и творчества других писателей-коммунистов конца 20-х — начала 30-х годов — И. Ольбрахта, М. Майеровой, Ф. Краля, Я. Поничана, — все это раздвигало рамки былых локальных, «книжных» конфликтов, обогащало чешскую и словацкую художественную прозу реальным историческим оптимизмом. Освоив поэтику больших социально-революционных обобщений, настоящий художник, по мысли Илемницкого, должен был теперь двинуться дальше: от человека, взятого в одном, пусть даже в главном измерении, к широкому спектру души человеческой, живущей по сложным законам общего и индивидуального. Это было бы очередным возвращением литературы к полноте отображения жизни, совершенным, однако, на новом витке восходящей спирали художественного прогресса.

Над практическим решением этих проблем и размышлял Илемницкий, работая над новыми произведениями. Об этом, в частности, он говорил и в своем письме-исповеди к Э. Урксу, мечтая «холодное видение гнусностей мира и бунт против них… согреть настоящим теплом и ликующим пением, которое когда-то во мне звучало». Философской основой его следующего романа «Компас — в нас» закономерно стала проблема достижения человеком личного счастья, а композиционным стержнем — принцип сопоставления двух миров: капитализма и социализма. Как удовлетворяется в каждом из них потребность в радости, органически присущая людям?

«Компас — в нас» не стал, однако, сухим рациональным трактатом. Секрет его художественной непринужденности — в атмосфере раздумчивой неторопливой беседы, которую под куполом бездонного ночного неба на плоской крыше кавказской сакли ведут между собой автор и его старый приятель по Институту журналистики в Москве осетин Чермен. Два разных человека, представители двух очень разных народов и стран, но обоих одинаково взволновала и увлекла возможность поразмышлять на примерах конкретных человеческих судеб о счастье. Тема счастья, по мысли Илемницкого, близка каждому, она не знает границ, у нее нет и временных рамок. И что такое человеческий опыт, как не вечное стремление к лучшему?

«…Лишь прогресс, бесконечное улучшение жизни, борьба за его все более совершенные формы — вот единственно мыслимое человеческое счастье. Все более полное. И всегда лишь частичное. Никогда окончательное… Чтобы достичь его, чтобы пойти этой дорогой счастья, у каждого должен быть компас в себе — в голове, в сердце… компас со стрелкой, которая одним концом укажет нам, что ненавидеть, а другим — куда нужно идти».

Эти слова, которыми Илемницкий заключал свою книгу, в грозовой обстановке конца 30-х годов приобретали особый пророческий смысл. В 1939 г. гитлеровцы расчленили Чехословакию: Чехия и Моравия были объявлены протекторатом фашистского рейха, в Словакии было создано марионеточное государство, где к власти пришли клерикально-фашиствующие круги, националистическая партия «людаков». В эти трудные времена каждому действительно стал просто необходим личный компас чести и мужества. Сам Илемницкий не изменил себе, своим убеждениям. Он остался в строю борцов за счастье людей на земле. В годы второй мировой войны это означало прежде всего борьбу с фашизмом.

Почти сразу же после прихода к власти словацких клеро-фашистов (март 1939 г.) Илемницкий был выслан в протекторат. Людаки-националисты как можно скорее стремились избавиться от одного из своих убежденных и влиятельных противников. Возвратившись в родные места через 15 лет, Илемницкий получает назначение в сельскую школу в Поржичи, у городка Будислави близ Литомышли. Он налаживает связи со своими старыми друзьями, в первую очередь с Э. Урксом, членом нелегального ЦК КПЧ, выполняет различные задания по организации сети антифашистского Сопротивления. Постепенно фашисты усиливают террор. Одного за другим арестовывают близких Илемницкому людей. В 1941 г. расстреливают его старшего брата. В апреле 1942 г. погибает в застенках гестапо Уркс. 27 октября 1942 г. арестовывают и Илемницкого.