Избранное - [305]

Базалик помолчал, потом, чтобы связать рассказ со словами Шимона, добавил:

— Вот я и говорю — никогда нельзя знать, не следит ли кто-нибудь за тобой. Осторожность никогда не вредит.

Однако Шимон явился к нам вовсе не за притчами подобного рода — он за делом пришел. И спрашивает:

— Готово?

— Готово!

Дали ему бумаги, тексты листовок, все, что полагалось, и он ушел, чтобы до свету добраться до Кленовских хуторов.

— Будь осторожен! — крикнули ему вслед, ведь дороги были не так уж безопасны, и немецкие гарнизоны, разбросанные в окрестностях, высылали в горы мелкие патрули.

Но Шимон и сам все знал: кроме сообщений заграничного радио, которые жадно глотали мы все, получали мы вести и из города. Нам доставлял их наш старший нотариус — видно, за то, что в свое время он так славно поил и угощал немцев, они прониклись к нему доверием и делились с ним такими сведениями, которые и сами-то передавали друг другу лишь шепотом.

В немецкой армии воцарилась тревога. И не удивительно! Она уже два года отступала, два года мыкалась по чужим странам, с диверсантами в тылу, а чтобы пересчитать возможности обещанной победы, хватало уже пальцев на одной руке. Мечта, казавшаяся такой близкой два года назад, когда армия стояла под Сталинградом и на Кавказе, постепенно таяла. Злость и отчаяние овладевали немцами, и многие из них горели жаждой мести. Такие не любили допросы да суды: подойди к ним на выстрел — и готово дело.

Зато другие — по большей части солдаты венгерских соединений и кое-кто из обманутых власовцев — не видели никакого счастья в том, чтобы продолжать это безумие с немцами, связывать с ними свою судьбу. Эти тайно покидали свои части и наудачу пускались в леса. Я не говорю, что ими руководила какая-нибудь возвышенная идея и не собираюсь убеждать вас, что они предпочли борьбу за свободу прислуживанию угнетателям. Наверняка многие из них думали только о своей шкуре и не остановились бы перед преступлением.

Имел это в виду и надпоручик Звара, который устанавливал контакты с такими дезертирами, не забывал об этом и поручик Тоно Фукас, чье дело было организовать их и давать им задания. Да, пан мой, здесь более чем где бы то ни было нужна была осторожность.

Поэтому не удивляйтесь, что обитатели бункера решили в конце концов, — хотя это убежище было отлично скрыто — выставлять часовых.

Конечно, ничего приятного тут не было. Спать приходилось урывками, и каждый, укладываясь на нары после дежурства, проклинал снег, мороз и метелицу.

Знаете ли вы, что это такое — стоять ночью в лесу одному как перст? Знаете, какие мысли приходят тогда в голову? Какие чувства овладевают человеком? Да, милый мой, не у всякого нервы выдержат!

Раз как-то — а погода была такая, что собаку на улицу не выгонишь, лес гудел, ветер свистел в ветвях, как на дьявольском органе, — вернулся с поста Валер Урбан, снял тулуп, бросился на нары и говорит:

— Ко всем чертям! Не иначе как разгулялась вепорская шайка… Слышите?

Конечно, всех разбудил — потому только, что объяла его какая-то жуть и нужно было ему убедиться, что он не один в такое время.

Безак, правда, повернулся на другой бок и безмятежно продолжал спать — упоминание о вепорской шайке его никак не взволновало: он-то знал, что имеет в виду Валер. Но Базалик, готовый в любое время послушать интересные рассказы, приподнялся на нарах и спросил:

— Что за шайка?

А старого Чабана мучил приступ ревматизма, он все равно не мог спать. И Валер, несмотря на поздний час, подкинул дровишек в печку и повел рассказ:

— Это предание такое — о нашем Вепоре. В его таинственных недрах скрывается целая шайка духов — говорят, это духи благородных панов из Гемера; когда-то охотились они здесь на оленей, поссорились за картами, и эта незначительная ссора привела к перестрелке. Только теперь уж стреляли они не в оленей, а друг в друга, и было ль, не было ль того, а в конце концов все они полегли на месте. Мальчиком не раз слышал я от бабушки, что в ненастные ночи выходит эта шайка из Вепора и куролесит по его склонам да полянам. Да еще и ныне не один старик будет вам клясться и божиться, что собственными глазами видел, будет доказывать, что слышал, как бык ревет, волынка воет и какая-то девица пляшет, держа под мышкой свою отрубленную голову. Сейчас — как раз их время! Рассказывают: перед полуночью выезжают они из Вепора на черном быке, у Толстого Явора делают привал. А пока они отдыхают, бык пляшет и скачет по склонам под дьявольскую музыку. А музыка то гудит и стонет, как волынка, то звучит тоненько, словно свирель. И не дай бог человеку затесаться к ним в ту пору! Бык его на рогах разнесет. Только тогда ничего не случится с человеком, если зашита у него в поясе змеиная голова… Нет, вы послушайте!.. Слышите?..

Урбан, замолчав, поднял палец. Действительно, словно все черти играли свадьбу в эту ночь.

А старый Базалик сказал:

— Змеиную, говоришь, голову? Вот беда, зимой змею не найдешь… В следующий раз подвешу к поясу хоть ручную гранату…

Все это они мне рассказали, когда я на другой день пришел к ним. Посмеялись, естественно. Но я уверен, что у Урбана, всеми корнями связанного с нашим краем, ощущения были совсем не такие, как у остальных, хотя и он давно уже отказался от бабьих суеверий.