Избранное - [25]

Машина остановилась перед новой виллой из гранулированного бетона, это был прямо-таки замок в доморощенно-мавританском стиле, светло-розовый, как детская попка, с балконом, выходящим на море, с верандой, купальней и бог знает чем еще. Был еще и сад, наполненный ароматом осенних цветов, которые росли на изящных клумбах между дорожками. Большая, хорошо выдрессированная овчарка важно вышла им навстречу. Чарльз Гордон смущался и чувствовал себя персонажем восточной сказки. В висках у него стучало, когда он вместе с капитаном поднимался по широкой лестнице, выложенной плитами под мрамор. Калиф, ищущий приключений.

Боргхильд Тарновиус, дрожа от волнения, наблюдала за ним из окошечка ванной. Она встала на табуретку и выглядывала в узенькое сводчатое окошко. Нет, это не он, но это она знала заранее. Настоящий Чарльз был совсем иной. Этот — черноволосый, стройный или даже худой. У него благородная внешность, гораздо более благородная, чем у широкоплечего, краснощекого капитана Гилгуда.

Тот, настоящий, был совсем не такой, он походил на кудрявого бойскаута. Их свела Ревекка, служанка, у нее был дружок, товарищ Чарльза, рыжий солдат. Вчетвером они отправились в поле, лежали и курили. Боргхильд видела, как Ревекка отдавалась своему дружку, и сделала то же самое, причем все произошло очень быстро, поскольку она боялась поздно вернуться домой. Позже Ревекка ругала ее за то, что она была неосторожна. Чарльза она больше не видела. Ревекка сообщила ей, что он уехал в Италию, что он женат и у него двое детей. Так это приключение и кончилось. Боргхильд встречалась потом втайне с другими солдатами, гуляла с ними по полям, но была более осторожна, чем с Чарльзом. Потом жалела об этом, поскольку оказалось, что она «попалась» уже в первый раз.

Боргхильд спрыгнула с табуретки. Голова у нее шла кругом, она ничего не понимала. Поправила волосы перед зеркалом. Как все странно! Теперь ее будут продавать. Волна сладкого ожидания пронизала все ее тело, она чуть было не расплакалась, но взяла себя в руки. Лучше быть проданной, чем жить под надзором председательницы Христианского союза и слушать лицемерные наставления ее и родителей.

Чарльз Гордон поздоровался с консулом Тарновиусом и, к своему изумлению, услышал собственные высокопарные извинения. Слова слетали с его уст сами собой, образуя великолепный букет. Он глубоко сожалел о своем необдуманном поступке, о непростительной опрометчивости, но ему никогда бы и в голову не пришло бежать от ответственности. И так далее. Консул был совершенно сбит с толку и одновременно растроган, а капитан Гилгуд только слушал разинув рот, но вдруг поднялся и строгим голосом сказал:

— Что за чепуха, Гордон! Вы с ума сошли!

Смущенный Чарльз замолчал и покаянно опустил очи долу. Его одолевало волнующее ощущение нереальности происходящего. Как будто он стоял загримированный на сцене, изображая кого-то, и вдруг услышал, как зрители выкрикивают его настоящее имя.

— Я думаю, молодым людям надо поговорить наедине, — сказал консул капитану.

Он взял Гордона под руку и повел в другую комнату.

— Одну минуту, — сказал он, — моя дочь сейчас придет.

Чарльз внезапно остался один. Им овладело почти нестерпимое волнение. Он слушал, как консул открывал бутылки с содовой в соседней комнате. Испуганно оглядывал большую комнату, уставленную дорогой старинной мебелью. Здесь не экономили. В углу стоял рояль черного дерева. Его охватило страстное желание сесть за него и сыграть что-нибудь бурное, например этюд Шопена опус 25, № 10. Но тут портьеры раздвинулись и показалась его будущая жена. Какая молоденькая! Она была очень возбуждена, глаза ее метали молнии и избегали его взгляда. У нее темно-рыжие волосы, она в серовато-лиловом, словно перламутровом, платье. Она закусила нижнюю губу, прерывисто дышала, ноздри ее дрожали. Вдруг открыла рот, ловя воздух.

Чарльз растерялся. Все это ему не по силам. Он задрожал, на нервной почве у него заболели зубы. Им овладела обычная проклятая робость перед женщинами, бурное чувство стыда и раскаяния. Он не может больше играть эту идиотскую комедию, он погиб. Подобно жалкому школьнику, понимающему, что он проваливается на экзамене, он как лунатик подошел к молодой женщине и протянул ей руку.

Я хорошо понимаю, что вы сердитесь, — пролепетал он. — Прошу вас простить меня.

Боргхильд беспомощно пожала ему руку, по-прежнему избегая его взгляда. Он ощутил тепло от ее близости, благоухание ее волос, а иссиня-черный взгляд вдруг взглянувших на него глаз зажег в нем бурю чувств, ему захотелось обнять ее, но она отвела его в сторону, в самый укромный уголок комнаты, взяла его обе руки в свои и приложила к глазам. Рот ее по-прежнему был открыт, она в тихом изумлении качала головой, сжимая его руки.

9

Фредерик стоял у дома судьи и курил, ожидая возвращения Ивара. Он был в конторе, где шел допрос или что-то в этом роде. Бергтор Эрнберг тоже был там, а также Марселиус и еще несколько человек. Фредерик очень волновался как там решат с Иваром. На лестнице показался Марселиус, красный как рак; он задумчиво теребил свою козлиную бородку. Вскоре вышел Бергтор; отвернув рукав, он взглянул на часы и заторопился.