Избранное - [9]

— Тебе уже пятнадцать, — говорит мама, — в будущем году получишь паспорт.

Будущий — это 1941 год. Каждое воскресное утро Клара бегала в магазин за свежей булкой к утреннему чаю. В тот день она, выйдя на улицу, сразу заметила, что люди чем-то встревожены, возбуждены. В булочной она увидела огромную очередь. И слезы, и причитания женщин: «Бомбили… война». Домой она шла в недоумении. Но все-таки еще была надежда, что папа, выслушав ее, скажет: «Глупости, боже мой, что за паникеры…» Улыбнется, успокоит ее и маму. И все рассеется, а завтра или послезавтра они переедут на дачу. Но едва она вошла в комнату и успела произнести одно лишь слово: «Папочка…», как отец поднял руку и сказал шепотом:

— Молчи, слушай…

«Сегодня, 22-го июня, в 4 часа утра по московскому времени, фашистская Германия вероломно нарушила договор о ненападении…»

Но даже не эти слова, а выражение лица отца вдруг подсказало Кларе, что ошибки, недоразумения здесь нет — война началась.

— А я так больше и не увидал своего отца, — говорит Ким, — он умер в марте сорок третьего.

— Он был строгий? — спрашивает Клара.

— Отец-то? Нет, мягкий, уступчивый. Вот как ты рассказываешь про своего отца, — мой такой же был… У него хранилась старая казачья сабля. Я все, конечно, к ней подбирался. Помню, он взял ее и говорит: «Без нужды не вынимай — без славы не вкладывай». Потом повел на задворки, поставил здоровый ком глины — и показал, как надо рубить. Вот мама была построже — помню, покрикивала на сестер, у меня их три…

— А на тебя?

— На меня — нет.

— А… ты был любимчик?

— Точно. Единственный сын… А потом меня провожали в армию, на действительную. Это было в тридцать шестом году… Отец поехал на станцию, мама осталась дома. Уже поезд показался. Мы, призывники, стоим на платформе, веселые. Ты знаешь, что для нас армия? Предел мечты!.. Мальчишками мы даже на спор шли — кто первый увидит красного командира… Ходили за двадцать километров — часть там стояла. Кто встретит военного со шпалой или с двумя — тот герой. Не верили!.. «Врешь, не видел!»

Он замолкает и думает о чем-то своем.

— Ты про отца начал рассказывать…

— Да… Уж поезд подошел, он стоит, какой-то вдруг маленький, растерянный… Говорит: «Ложку не потеряй». Какую ложку? А у нас, верно, была единственная серебряная ложка, еще от деда… Ну, они ее и сунули. В повестках писали — взять с собой ложку, плошку… Потом уж мы к вагону пошли, и он засеменил. Шепчет: «Служи Отечеству». Это последнее, что я слышал от него. Когда Сумщину освободили, я все же на сутки вырвался, дали машину, махнул в Салогубовку… Но — опоздал.

— А мама как? Обрадовалась?

— О!.. Я подъезжаю к дому, а мама из погреба выходит, в руках тарелка, вижу… Я открыл дверцу, выскочил из машины — и к ней. Она как стояла, руки опустились, и тарелка полетела с огурцами… Сестры бегут, окружили. Потом соседи пришли, набралась полная хата… И я им до ночи рассказывал…

— И про меня?

— И про тебя. Помнишь, я вернулся в Клинцы и угощал вас лепешками?

— Конечно помню. Ужасно вкусные!

— Вот. Я маме сказал: «Дай мне с собой… там есть у нас одна девушка…»

— А она что?

— Она… Вот и послала. Да, недолго побыл… сутки.

— Еще побываешь, — говорит она.

— Что ж… Через две недели Слоним будет освобожден.

— А может так быть, что раньше?

— Возможно, через неделю.

— А еще раньше?

— Раньше вряд ли… Если только какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства…

— Ну, например, какие?

— Трудно сказать… Военный совет может принять решение сделать прорыв фронта именно в этом месте.

— А вдруг Военный совет уже принял такое решение? А, Ким? И утром вместо карателей придут наши танки, — таинственным шепотом говорит она.

— На войне все возможно. Конечно. И даже фантастика.

— Правда, а?.. Мы выглядываем, а они идут и башенками покачивают… Здорово, правда?

— Башенками покачивают? Это и правда здорово, — улыбается он.

Глава IV ДВА ГОДА НАЗАД

Москва. Ноябрь 1941 года. Страшная опасность нависла над родиной, над столицей ее. Уже пали Можайск, Волоколамск, Боровск, Рогачев. Бои шли в районе Дедовска. С юга немцы подошли к Серпухову. Стремясь к полному окружению столицы, немцы хотят перерезать канал Москва — Волга в районе Яхромы. И вот уже передовые части прорываются через канал. Ставка отзывает Жукова из Ленинграда и назначает его командующим Западным фронтом с особыми полномочиями. На стенах домов появляются первые приказы за его подписью. Из Москвы эвакуируют школы, детские сады, учреждения.

В эти-то дни Клара впервые подходит к старому трехэтажному зданию военкомата. Это слово она и раньше слышала дома. Но оно существовало, как некое отвлеченное понятие, связанное с военным прошлым отца. И вот теперь это слово обрело новый, реальный смысл.

Здесь, у дверей военкомата, много таких, как она, — целая толпа. Шныряют совсем мальчишки, ее ровесники. Молча стоят ровесники отца, появляются и совсем старые люди. Кто-то составляет список. Проходит слух, что формируется ополчение и возьмут всех. Потом выходит военный с тремя кубиками и говорит, чтобы те, кому нет восемнадцати лет, шли в райком комсомола. И, обгоняя друг друга, ребята и девушки устремляются в райком. Здесь действительно идет запись добровольцев в ополчение, но Кларе отказывают — рано.