Избранное - [52]

— А вы у старосты были, отметились? — спросила сестра.

— Не успела… Думала дотемна вас найти… Нужно? Я схожу…

— Обойдется, — сказала мать и жестом пригласила гостью садиться. Она двигалась медленно, поставила на стол кринку молока. Достала хлеб своего печения — темный, цвета дуранды — и сказала:

— С дороги — молочка… Кушайте.

Маша, несмотря на свою внешнюю простоватость, отлично по-житейски соображала, могла мгновенно уловить обстановку. Сейчас интуиция подсказала ей, что в доме кроме общего бедствия, принесенного на нашу землю фашистами, есть своя семейная беда. Это замечалось по молчаливым лицам обитателей дома, по какой-то отрешенности на лице хозяйки, пустоте, царившей в избе, даже тлевшей в углу лампаде. «Покойник… — мелькнуло у нее в голове, — хозяина нет…» И Маша содрогнулась, подумав, какую печальную весть принесет она Киму. Но все-таки она решила убедиться в своей догадке. И, выдержав паузу, голосом, готовым принять печальную весть, спросила:

— А хозяина-то нет, Саввы Иосифовича?..

— Ушел хозяин. Нету нашего батьки… Сороковой дён пошел…

Величественная серьезность вдруг спала с лица матери, нижняя челюсть жалостливо, по-старушечьи отвисла, задвигалась, плечи ссутулились, мелко задрожали, и, опустив голову на лежащие на столе руки, она негромко, беззащитно заплакала. У молодой тоже исказилось лицо, щеки надвинулись на сузившиеся глаза. Она подсела к матери и, обняв ее рукой, заговорила:

— Не надо, мамо, не убивайте себя… Что делать…

Восприимчивая душой к чужим несчастьям и радостям, Маша вдруг тоже заразилась горем этих людей, и к горлу ее подкатил комок.

— Бедные вы мои… — захлопотала она, засуетилась, зачерпнула ковшик воды в ведре и подала его матери.

Та взяла ковш, приподняла голову и отпила.

— Обрадую я вас, с вестью я доброй, — зашептала Маша, оглядываясь на дверь, словно кто-то мог слышать их разговор. — От Кузьмы Саввича вашего… Жив-здоров… Поклон посылает, — и она всхлипнула от умиления и радости за них.

Мать вскрикнула, как от боли, и подняла голову:

— Кузя мой… Где он, скажи?.. Что с ним? Раненый… а? Девушка, милая!.. — Она замерла в ожидании.

— Здоровый! Посылочку посылает. Велел только вам открыться, тетечка Ганна, да ведь она, — Маша кинула взгляд на сестру, — не чужая?.. По лицу вижу…

— Сестра я его родная… Где брат, скажите?

— В партизанах… В лесу живет, отсюдова двести верст с лишком.

Лицо матери прояснилось не вдруг. Страх, радость, опасение, надежда в какое-то мгновение сменили друг друга. Она замерла, как бы сосредоточась на одной мысли, затем внятно проговорила:

— Есть бог на небе!.. Одного взял, другого отдал… Спасибо тебе, боже!..

Она опустилась на колени перед иконой и с минуту стояла так, опустив голову. Перекрестилась, тяжело встала… Подойдя к Маше, обняла ее и заплакала уже по-другому.

Маша торопливо достала из своей сумки сверток и подала матери.

— Здесь продукты, посылочка, сало… Муки кулек и рубашка его, крестиками вышитая… Писать он не мог… Нельзя. Говорит, передай маме, она знает эту рубашку.

Они втроем сидели за столом. Мать прижимала к лицу рубашку сына, которую Маша не раз тайком брала из его землянки и стирала в лесном ручье.

Под окнами совсем близко слышалась немецкая речь, пьяные выкрики. Но сидящие в комнате будто не слышали того. Маша рассказывала о Киме и немножко придумывала, утешая себя тем, что настоящей правды она не может открыть. Но мать, мудрая женщина, и не доискивалась до нее. Она узнала главное — что сын ее жив, и теперь слушала сбивчивый рассказ девушки, какой он герой, сколько немцев побил, сколько паровозов пустил под откос. И Маша здесь, в этой комнате, в разговоре с этими двумя женщинами, уже ставшими близкими ей, казалось, совсем забыла, что завтра ей предстоит снова идти через немецкие заставы, искать явочные адреса, подвергая себя смертельной опасности.

Глава X «РЕШАЙТЕ СВОЮ СУДЬБУ»

Тиссовский был идеальным помощником Кима не только потому, что отлично знал европейские языки, конспиративное дело и отличался необыкновенной выдержкой и четкостью в работе, но еще и потому, что никогда не соперничал с командиром, не ревновал к его славе, а всегда точно исполнял его волю. Будучи старше и, как подпольщик, значительно опытнее своего командира, он воспринимал как должное, что идеи подает этот невысокий, крепко сложенный человек, который зовется Кимом. Недостаток опыта разведывательной работы восполнялся у Кима его исключительной интуицией. Как будто знал наперед, как поведут себя люди в тех или иных условиях.

Вначале Тиссовский удивлялся прозрениям командира, но затем понял, что дело было совсем не в каких-то там прозрениях: просто Ким лучше знал свой народ, его психологию. Умом, логикой этого не постигнешь. Позднее Тиссовский убедился, что и психологию врага Ким тоже достаточно хорошо изучил.

Вот и теперь Тиссовский стоял перед Кимом, держа в руках шифрованное сообщение.

— Товарищ командир, одно маленькое ваше признание, — сказал он, хитро подмигнув.

— Какое? — спросил Ким.

— Меня вы тоже чуть-чуть контролируете?

Ким рассмеялся.

— С чего вы взяли, Иван Бертольдович?

— Вы уже имели раньше меня сообщение от своих людей?