Избранное - [177]

Снова в кабинете неслышно появилась тень маленького человека с острым лицом. Он уже не спросил хозяина кабинета, не помешает ли, а тихо сел в уголке.

— Эти чудаки не что-то напортачили, а Тишкин сделал то, что может сделать лишь он один; они до него сидели неделю — и не могли добиться соосности. И, может, еще просидели б неделю, если бы не Тишкин. — Хрусталеву было неприятно, что Рузин снова стал свидетелем их спора.

«Каждый наш разговор по работе переходит в ругань… Надо кончать», — подумал Атаринов, когда Игорь вышел.

— Да вы не реагируйте, Федор Аниканович. Ваш приятель — неуправляемая личность, известный спорщик, мы уже с этим свыклись, — вздохнув, заметил Рузин.

— Я уже не реагирую, — ответил Атаринов.

22

Утром Атаринова вызвал генеральный. Вернувшись, Федя попросил к себе Рузина.

— Мы должны в самый короткий срок представить ученому совету свои предложения на предмет выдвижения кандидатов на Государственную премию. Союзную! Давайте думать. Николай Афанасьевич сказал: «Нужна серьезная кандидатура, чтоб прошла все инстанции. Обсудить всесторонне, с учетом всех факторов».

— На ученом совете будет рассматриваться несколько кандидатур?

— Да, но, между нами, генеральный дал понять, что ученым уже присуждали, а от опытного производства никто не получал, и, если мы выставим серьезную кандидатуру, серьезную со всех точек зрения, поддержка обеспечена! — победно и вместе с тем озабоченно сказал Атаринов, стараясь не встречаться взглядом со своим собеседником.

Уже идя от генерального, Федя мысленно взвешивал кандидатуру, и в голову ему пришел Хрусталев с его группой. Хотя о Белой машине и не было особенных разговоров, но мнения Острова и Мацулевича, ведущих специалистов, стали известны: они высоко оценили достигнутые результаты. Возможная неотвратимость ситуации, когда представление Хрусталева на премию будет неизбежно, озадачила Федю. «Пусть получает», — говорил он себе. Он, Федя, всегда приносил себя в жертву товариществу — так примерно шло подкорковое мышление, хотя почему, собственно говоря, заслуженное выдвижение на Госпремию хотя бы и друга есть жертва? Десятки авторских свидетельств! Пять капиталистических стран купили патенты на его изобретения! Кому же еще давать?!

Придя к такому выводу, Федя стал прикидывать, как воспримут в коллективе выдвижение Хрусталева и как это отразится на его, Федином, авторитете. Если ученый совет утвердит кандидатуру Игоря голосованием, то какой-либо мотив выдвижения по дружбе отпадает. Ученый совет достаточно авторитетен. С другой стороны, как-никак и на Федю придутся лавры: не побоялся, открыто поддержал самого близкого друга, а? Сейчас уже для его личного престижа важно, чтоб выставленная им кандидатура была лошадкой, на которую можно ставить. Так, кажется? Странно сошлись их интересы!..

— А что, — как бы с вызовом начал Рузин, — а что, давайте толкнем Хрусталева и К°? Парень он, конечно, ершистый маленько… Станет лауреатом — успокоится, — с допускаемой Федей вольностью этак простецки сказал Рузин.

— Хрусталев? Давайте взвесим все за и против. Есть другие кандидатуры?

— Ну вот — Лучанов! В общем, как ни странно, тоже котируется, — заметил Рузин, как бы возмущаясь такой несправедливостью, когда кто-то может котироваться, кроме Хрусталева.

И Федя вдруг почувствовал облегчение.

— Вот и обсудим! — воскликнул Федя и шало повел глазами. — Там — автомат! Тоже перспективная вещь. А если у него еще шанс есть быть запущенным в серию?!

— Это точно. Сверла — массовый вид продукции, серия обеспечена. Возможно, потребуется доработка, — подстраховался Рузин.

«Отведет, — веселился он. — Чудаки — одно можно сказать». Лично ему, Рузину, были безразличны оба кандидата. Как специалист объективно он скорее склонялся к Хрусталеву. Но боялся усиления влияния Хрусталева на шефа: если они споются по всем пунктам, он, Рузин, может стать лишним: Атаринов сделает дружка своим заместителем и Рузина куда-нибудь передвинут. Логично?

— Федор Аниканович, вам как близкому другу, возможно, и неудобно… Хотите, я выступлю с инициативой? — бросил он пробный шар. «Даю ему карт-бланш, пусть», — подумал Рузин.

— А что? В принципе это наш актив! — сказал Федя. — Премию получат не верхние этажи, как всегда, а мы, опытники, а?

— Само собой. Глебов это поставит, конечно, себе в заслугу, но все равно неплохо!

— А почему Глебов? Его давно нет.

— Глебов же поддержал Хрусталева с его идеей Белой машины и добился выделения средств. Это известно… Но в конце концов не имеет значения кто. Важно — дали.

— Безусловно, — согласился Федя и задумался.

Дверь осторожно приотворилась, и в кабинет заглянула секретарь Екатерина Игнатьевна.

— Извините, пожалуйста… Федор Аниканович, вас по городскому.

— Я занят. Кто?

— Алла Константиновна. Я предупредила, что вы заняты, но Алла Константиновна просит соединить…

Федя взял трубку. Рузин деликатно ушел в уголок и, насвистывая, стал просматривать чертежи автомата Лучанова, медленно разворачивая рулон. Он знал эту машину, действительно считал ее перспективной, но в этом варианте — сомнительной. Конструкция не обеспечивала жесткости в работе узлов: после каждой партии придется вновь настраивать, практически держать механика у автомата. В программу его зачли, но дело же не в этом. По-настоящему, следовало бы заставить Лучанова с его компанией посидеть еще полгодика… Была б машина. Спешка, спешка!