Избранное - [174]

Шрифт
Интервал

— За лучшую женщину, — Федя игриво взглянул на хозяйку, как бы подразумевая ее, в то же время переводя взгляд на друга со значением.

Алла опустила глаза, принимая этот тост. «Что же произошло?» — думал Хрусталев.

— Игорь, а чего ты без Марины? — спросила Алла.

— Все получилось неожиданно…

— Позвони ей! Или хочешь — я? Схватить такси, это двадцать минут…

— Знаете что, — сказал он, взглянув на часы, — а что, если я попробую съездить за Мариной.

— Игорь, это нереально, сейчас такси не достать, — сказал Федя, который тотчас все понял. Он значительно взглянул на друга и добавил: — Лично я тоже скоро ухожу, мне завтра надо рано, очень рано.

— Тебя и сейчас никто не держит, — вдруг резко сказала Алла и повернулась к Игорю. В глазах ее блеснули слезы.

— Вот разбери, Игорь, справедливо ли, — вдруг сказала Алла, видимо продолжая начатый до его прихода разговор, — в это воскресенье мы приглашены с Федей на обед к моим родителям. Федя сам хотел познакомиться с ними и… говорил мне об этом.

— Я говорил — в принципе! — недовольно заметил Федя.

— Теперь я сказала, мама переговорила с отцом, что я приду не одна… А он не хочет. В какое положение ставит меня?

— Не «не хочу» — занят в это воскресенье. И зачем так ультимативно? Непременно в воскресенье!..

— Потому что в воскресенье обычно собирается вся наша семья, будет моя старшая сестра с мужем… Я тебя не намерена выставлять в качестве жениха… Смешно! Но ты сам выразил желание познакомиться с моими родными.

— Я не люблю званых обедов, чтоб меня рассматривали… в самом деле как жениха. Сейчас другие времена — о чем речь?!

Хрусталев, как отец взрослой дочери, отлично понимал Аллу и был на ее стороне, но молчал, он чувствовал, что если заговорит, то резко. Но почему он должен выступать судьей между ними? Их дело…

— Игорь! Прочти что-нибудь из своего репертуара, — попросил Федя. Хрусталев, когда бывал в настроении, читал на память свои любимые тексты из Толстого, удачно подражая Качалову или Симонову, — у него имелись пластинки с записью их голосов.

— Нынче я могу прочесть лишь один монолог. «…И вы, получая двадцатого числа по двугривенному за пакость, надеваете мундир и с легким духом куражитесь над ними, над людьми, которых вы и мизинца не стоите…» Подойдет?

Федя сидел опустив глаза. В этой компании он старался быть прежним. Слушая пронзительный протасовский монолог, Федя искренне подумал: «Нет, нельзя ссориться… Есть отношения, которые не подлежат пересмотру. Игорь такой есть и другим не будет… Когда тебе сорок, трудно искать новых друзей. Паша — контактный парень, с ним приятно поболтать — не более».

— Федя — личность, но друзей он склонен забывать. Они у него на втором, на третьем плане, — сказал Хрусталев. Только и всего из обвинительной тирады, которую собирался произнести!

— А ты только сейчас открыл это? — удивилась Алла.

— Какая чепуха! — рассмеялся Федя.

— Только, Игорь, ты не говори ему, что он — личность. Ему этого нельзя говорить… Просто противопоказано.

— Я говорю это в присутствии красивой женщины и для нее. Только!

— Смотри, как задумался Хрусталев! Он теперь переключился на поиски смысла жизни…

— Положим, я всегда искал его. И вообще, думаю, каждый человек в свой час задумывается над смыслом. Но суть не в этом, а в том, что мы в различные периоды жизни получаем разный ответ.

— Какой же ответ диктует тебе нынешний период жизни? — спросила Алла.

— Не могу сформулировать, но надо следовать мудрым жизненным процессам, элементарно: не перебегать дорогу перед идущим транспортом.

— Ты только сейчас это открыл? — спросил Федя.

— Представь себе! А ты это знал давно? Тогда зачем делаешь неожиданный поворот?

Благодушие на Федином лице сменилось досадой: опять! В конце концов Хрусталев испытывает его терпение: он, Федя, забыл о служебных разногласиях и позвал Игоря к Алле, но тот не оценил этого жеста. Его дело.

Алла настороженно взглянула на друзей — что произошло между ними?

— Так, — сказал Игорь, махнув рукой, — чисто служебная ситуация, в которой Атаринов не самым товарищеским образом повел себя.

— Совершенная чепуха! Игорь полез на рожон и поставил меня в неловкую ситуацию.

— Прав был я, на сто процентов, но он поддержал неправых, — возразил Игорь.

— И считает, что поступил принципиально, — улыбнулась Алла.

— Ну вас к лешему! Что, в самом деле, делаете меня негодяем?.. Да что я не доказывал десятки раз!..

— Федя, не надо! Ну, признай, у тебя есть слабость, — настаивала Алла.

— У всех есть свои слабости. Вот Игорь. Сейчас человек как человек… А найдет мрачность — и всех подозревает в интригах против него. Зачем?

— Вранье! Ты приписываешь мне свой собственный недостаток.

— Я не об этом!

— Нет, именно об этом.

— Ничего, Федор. Когда друзья судят — это не страшно. Мы с Аллой бьемся за тебя.

— Не надо за меня биться!

— Запетушился, запетушился!

Надувшийся Федя и в самом деле вышел на площадку курить, на мгновение он задержался в передней, чтоб взглянуть на себя в зеркало.

— Чего со свадьбой тянете? — дружески коротко спросил Игорь Аллу. Он знал, что может задать ей этот вопрос.

— Прости, но не могу же я сама назначить день и тащить его в загс, — с той же прямотой отвечала она, и уголки ее губ обидчиво опустились.


Еще от автора Борис Сергеевич Гусев
Имя на камне

В сборнике, в котором помещены повесть и очерки, рассказывается о трудных, полных риска судьбах советских разведчиков в тылу врага в годы Великой Отечественной войны. Книга рассчитана на массового читателя.


Рекомендуем почитать
Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Пастбищный фонд

«…Желание рассказать о моих предках, о земляках, даже не желание, а надобность написать книгу воспоминаний возникло у меня давно. Однако принять решение и начать творческие действия, всегда оттягивала, сформированная годами черта характера подходить к любому делу с большой ответственностью…».


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.


Государи всея Руси: Иван III и Василий III. Первые публикации иностранцев о Русском государстве

К концу XV века западные авторы посвятили Русскому государству полтора десятка сочинений. По меркам того времени, немало, но сведения в них содержались скудные и зачастую вымышленные. Именно тогда возникли «черные мифы» о России: о беспросветном пьянстве, лени и варварстве.Какие еще мифы придумали иностранцы о Русском государстве периода правления Ивана III Васильевича и Василия III? Где авторы в своих творениях допустили случайные ошибки, а где сознательную ложь? Вся «правда» о нашей стране второй половины XV века.


Вся моя жизнь

Джейн Фонда (р. 1937) – американская актриса, дважды лауреат премии “Оскар”, продюсер, общественная активистка и филантроп – в роли автора мемуаров не менее убедительна, чем в своих звездных ролях. Она пишет о себе так, как играет, – правдиво, бесстрашно, достигая невиданных психологических глубин и эмоционального накала. Она возвращает нас в эру великого голливудского кино 60–70-х годов. Для нескольких поколений ее имя стало символом свободной, думающей, ищущей Америки, стремящейся к более справедливому, разумному и счастливому миру.