Избранное - [121]

— Ну! И чего же нужно от меня Пильщикову?

«Сам пошел в открытую. Тем лучше! Теперь ему не отступить. Все!»

— Николай Мартынович одобряет ваше согласие работать городским головой, — покровительственным тоном сказала Валя.

— Гм…

Судя по тому, что собеседник не делал никаких предупреждающих жестов, Валя поняла, что подслушивания можно не опасаться. О Звереве Вале было известно, что он обещал помогать нашим. Следовало проверить, можно ли его привлечь к активной борьбе.

— …И уверен, что вы будете работать в контакте с ним, — быстро сказала она, глядя на собеседника исподлобья.

Вообще-то в данной ситуации она сказала бы по-другому. Но, следуя инструкции, Валя повторила слова шефа.

— Все правильно! — вдруг как бы воспрянув, поспешно ответил городской голова. — Вам нужен ночлег? Организуем!

«Ох, спешит, спешит. Трус!»

— Ночлег не нужен. Николая Мартыновича интересует, есть ли у вас связь с лагерем военнопленных?

— Никакой. Абсолютно непричастен…

Он сказал это с эдаким выражением, что, мол, вот как ловко он выкрутился — непричастен, и баста. Вале это не понравилось: играет в простачка. Выдать бы ему как следует, да нельзя! И она сухо, коротко изложила инструкции Пильщикова, как установить связь с юрьевским лагерем военнопленных.

Зверев застучал пальцами по столу, вздыхая и качая кудрявой головой:

— Шутник он, Пильщиков… Он что думает — это так просто, раз-два?.. Это ж режим! Фашизм, так сказать… Мне в лагерь и доступа нет… Они думают — городской голова! Формальность одна. Призрак… У меня и власти-то никакой нет! На банкетах шнапс пить да речи читать приветственные… На днях тут что было! Звонки из комендатуры… «Принять по первому классу! Инспектор из Берлина! Свежей рыбы!» Где я ее возьму? В прорубь полезу? — как бы все более возмущаясь, говорил Зверев. Но в этом его возмущении проскальзывали и нотки обыкновенного хвастовства значительностью той роли, которую ему, дескать, невольно приходилось играть. «Ох, хвастун! И чем хвастает!»

— Что за инспектор? — спросила Валя.

— Интендантишка какой-то, майор. Склады проверял…

— Какие склады?

— Ну, сахар, маргарин, мука, шнапс — продовольствие, словом… Два дня ублажали майора. И в дорогу полный багажник наложили. У самих-то рыльце в пушку… После адъютант самого обер-коменданта звонил — благодарил.

«Опять хвастает. Вот дурак!..»

— Ну и что? — спросила Валя.

— Что? Работа, говорю, такая…

— Что поделаешь, надо…

— Верно, что надо, — начал было он, но, заметив оттенок юмора в ее тоне, нахмурился и сказал раздраженно: — Что зубы-то скалишь? Хорошо! Я б отказался, поставили б продажную сволочь… Лучше б было? А? То-то… Пусть бы Пильщиков сел на мое место — посмотрел бы я, как бы он повел себя. Он там, понимаешь, сидит в своем отделе с охраной, а мы тут…

Вот это уже давало ей некоторые права.

— Все вы глупости говорите, — перебила вдруг Валя.

— Ты что? Девчонка…

— Вас про серьезное спрашивают, а вы… Прямо скажите: будете работать? Да или нет?

Он нервно закурил немецкую сигарету.

— Это не разговор, — наконец тяжело произнес он.

— А в дурачка играть — разговор?

Городской голова завертелся на стуле. И Вале стало даже жалко его. Но капитан сказал ей: «Будь с ним покруче: увертливый. Жми на одно. Он в сторону, а ты в лоб: да или нет?»

— Да или нет?

— А тогда я вообще… Плюну, брошу все, уйду куда глаза глядят. Как хотите, честное слово, я так не могу. Режим! Оккупация! Жандармерия под боком.

— Уходите…

— Что? Куда? — воскликнул он полушепотом.

— С этой должности. Здесь нужен свой человек.

— Я — не свой?! Да если б я, понимаешь, не свой был… Так ты б, милая, уже в гестапо была в аккурат доставлена. Тут их система железно срабатывает. Был человек — нет человека. Это запросто делается… Беру трубку — и все. — Усмехаясь, он потянулся к трубке.

Валя невольно дернулась, но сдержала себя и, все так же глядя исподлобья, низким голосом сказала:

— Звони! Но если меня в Юрьеве схватят, ночью к тебе домой придет Сивачев.

«Все верно. А что он в самом деле мне «тыкает»! Был бы свой…»

Он побледнел, глаза сузились — от злобы или от страха. Он, конечно, знал про партизанский отряд Сивачева, карающий предателей.

— Ты что за горло-то берешь, а? Хочешь на моей шкуре медаль заработать? Эх, люди!.. Каждый об себе думает, только об себе. Я, понимаешь, стараюсь тут, сочувствую, жизнью, можно сказать, рискую.

— И когда реквизируете теплые вещи у населения — тоже рискуете? — Она вновь перешла на «вы».

— Должность велит! Дура!

«Вот скот. Но что поделаешь — надо сдерживаться».

— Если вы будете делать лишь то, что велит должность, значит, вы их пособник. Это вы, надеюсь, понимаете?

Он покорно склонил голову, вздохнул, как бы говоря: «Как хотите. Вот я такой… И уйдите от меня все и не трогайте меня. И не могу, и не хочу, и боюсь… Довольствуйтесь малым, а будете давить — пожалуй, решусь на крайность. Своя шкура дороже!»

«От этого пользы не будет. Не предатель и не помощник», — решила она. Так впоследствии она и доложила своему начальнику. Звереву, уходя, сказала: «Поступайте как знаете. Но если вам дадут знак уйти из города — уходите, не цепляйтесь за должность».

— Ты, девка, дуй отсюда немедля же, а то еще, не ровен час, схватят тебя, а я отвечай! — крикнул он ей вслед.