Избранное - [248]

Снова послышался шум вертолета. Они уловили его приближение издалека, звук был не громче бормотания под нос. В первый раз вертолет шел с востока на запад. Теперь он летел над верхушками деревьев с севера на юг и обратно. Пабло и Диего вновь вышли во двор, их долгое бдение снова возобновилось под шелест падающих листьев. Наконец опять наступила тишина.

Часовые вошли обратно в хижину.

— Опять фотографировали, — сказал Диего. — Наверно, засняли каждую тропинку и каждую хижину в квартале.

— А вот муниципалитет никогда этого не делал, — сказал негр. — Может, теперь-то они поймут, как нам не хватает водопроводных колонок.

Отец Ривас вызвал со двора Марту и стал шепотом давать ей какие-то указания. Доктор Пларр пытался расслышать, что он говорит, но ничего не разобрал, пока оба не повысили голос.

— Нет, — говорила Марта, — нет, отец мой, я тебя не оставлю.

— Это приказ.

— Что ты мне говорил — я твоя жена или твоя женщина?

— Конечно, жена.

— Ну да, ты так говоришь, говорить тебе легко, но обращаешься со мной, будто я твоя женщина. Ты сказал «уходи», потому что бросаешь меня. Теперь я знаю, что я только твоя женщина. Ни один священник не захотел нас повенчать. Все тебе отказали. Даже твой друг отец Антонио.

— Я объяснял тебе десятки раз, что для брака священник не обязателен. Священник — только свидетель. Вступают в брак человек с человеком. Наш обет — только он имеет значение. Наши намерения.

— Откуда мне знать твои намерения? Может, тебе просто нужна была женщина, чтобы с ней спать. Может, для тебя я просто шлюха. Ты обращаешься со мной как со шлюхой, когда велишь мне уйти и оставить тебя.

Отец Ривас занес было руку, словно хотел ее ударить, потом отвернулся.

— Если ты не совершил из-за меня смертного греха, отец, почему ты не хочешь отслужить для нас мессу? Всем нам грозит смерть. Нам нужна месса. И той бедной женщине, которая умерла… Даже этому гринго здесь… Ему тоже нужна твоя молитва.

К доктору Пларру вернулась школьная привычка подшучивать над Леоном.

— Обидно, что ты покинул церковь, — сказал он. — Видишь, люди теряют к тебе доверие.

Отец Ривас посмотрел на него злыми глазами собаки, у которой хотят отнять кость.

— Я никогда тебе не говорил, что покинул церковь. Как я могу покинуть церковь? Церковь — это весь мир. Церковь — этот квартал, даже эта комната. У каждого из нас есть только одна возможность покинуть церковь — это умереть. — Он устало махнул рукой, его утомил этот бесполезный спор. — Да и той возможности нет, если правда то, во что мы порой верим.

— Она ведь только просила тебя помолиться. Ты забыл, как молятся? Я-то забыл. Все, что помню, «Богородице дево, радуйся», да и то путаю слова с английским детским стишком.

— Я никогда не умел молиться, — сказал отец Ривас.

— Что ты говоришь, отец мой? Он сам не знает, что говорит! — воскликнула Марта, словно защищая ребенка, который повторил похабное слово, подхваченное на улице.

— Молитва об исцелении болящих. Молитва о ниспослании дождя. Ты хочешь таких молитв? Что ж, их я знаю наизусть, только это не молитвы. Назови их прошениями, если уж хочешь как-то назвать эти шаманские причитания. С тем же успехом можешь подать их в письменном виде, да еще попросить соседа поставить подпись и бросить в почтовый ящик, адресовав господу богу. Но письма никто не доставит. Никто никогда его не прочтет. Ну конечно, время от времени бывают совпадения. Врач в виде исключения правильно прописал лекарство, и ребенок выздоровел. Или разразилась гроза, когда она тебе нужна. Или ветер переменился.

— А я все равно молился в полицейском участке, — заметил Акуино с порога соседней комнаты. — Молился о том, чтобы снова лечь в постель с женщиной. И не говори, что это была не настоящая молитва. Она была услышана. В первый же день на свободе я спал с женщиной. В поле, пока ты ходил в деревню покупать еду. Моя молитва исполнилась, отец мой. Хоть это было в поле, а не в постели.

Он пикадор, как и я, подумал доктор Пларр. Покалывает быка, чтобы придать ему резвости перед смертью. Это бесконечное повторение слова «отец» пронзало кожу, как стрелы. Почему мы так хотим его казнить — или мы казним самих себя?.. Какой жестокий спорт!

— Что ты здесь делаешь, Акуино? Я же сказал, чтобы ты пошел туда и караулил пленного.

— Вертолет ушел. Что он может сделать, этот гринго? Он только пишет письмо своей женщине.

— Ты дал ему ручку? Я забрал у него ручку, как только его сюда привели.

— А какой вред может быть от письма?

— Но я тебе приказал. Если все вы начнете нарушать приказы, никому из нас несдобровать. Диего, Пабло, ступайте на пост. Будь здесь Эль Тигре…

— Но его здесь нет, отец мой, — сказал Акуино. — Он где-то в безопасности, ест и пьет вволю. Не было его и у полицейского участка, когда ты меня спасал. Что же, он так никогда и не рискнет своей жизнью, как рискует нашей?

Отец Ривас оттолкнул его и пошел в соседнюю комнату. Доктору Пларру трудно было узнать в нем мальчика, который когда-то объяснил ему таинство троицы. Преждевременные морщины, избороздившие его лицо, выдавали запутанный клубок мучительных сомнений, похожий на клубок змей.