Избранное - [55]

— Во-первых, мама, Калмен Ошерович теперь прибыл не из Инты, а с Кавказа. Во-вторых, мы не прячемся, а в-третьих, мамочка… — она обняла мать, поцеловала и, подхватив под руку мать и дедушку, вошла с ними к гостю.

— Будьте знакомы! — обратилась Шева, еще стоя в дверях, к поднявшемуся навстречу Калмену. — Это моя мать Цивья Нехемьевна, а это мой дедушка, который хочет, чтобы его называли только так, как написано у него в паспорте, — Нехемья Эльевич.

Зберчук крепко пожал Шеве руку и, не выпуская ее руки из своей, произнес:

— Молодчина! Молодчина!

— За что бы это?

Он еще крепче сжал ее руку и снова повторил:

— Молодчина! Цивья Нехемьевна мне все рассказала.

Шева пожала плечами.

— Что мама могла вам такого рассказать про меня? Вот про вас… Я уже сегодня рассказала про вас… Да, дедушка?

— Да, доченька. Сын мой Шая тоже кое-что рассказал мне про вас, но я не знал, что вы и есть тот самый Зберчук. Что мне вам сказать, реб Калмен? Вы, конечно, заслужили величайшую благодарность нашу… В те времена, не дай им бог повториться, было большим риском проявлять человечность к таким, как мой Шая. Вы же ставили свою жизнь под удар.

— Я там был не единственный…

— Знаю. Знаю. И за это всем вам от нас большущая благодарность. Вспоминаю, с каким благоговением говорил мой Шая о вас, а мой Шая, да будет вам известно, знает толк в людях.

— Как и дедушка, — шаловливым тоном вставила Шева.

— Тебе таки не мешает знать, что твой дедушка разбирается в людях.

У Калмена нахмурились брови. Цивья приняла слова отца как одобрение ее выбора и покраснела.

— А как вы чувствуете себя теперь? — обратился Калмен к Шеве, выводя и себя и Цивью из замешательства.

— Нормально.

— Хорошенькое нормально… Если бы этот бандит, упаси бог, угодил на волосок выше, он попал бы ей финкой прямо в сердце.

— Их не надо учить, дедушка, орудовать финкой… Они свое дело знают… И вообще не о чем говорить. Как вы отдохнули на Кавказе? Там еще купаются?

— Есть и такие, что еще купаются. — Калмен обратился к Нехемье: — Ваша внучка не могла тогда в троллейбусе иначе поступить. Не могла и не должна была.

Разливая чай, Цивья вдруг вспомнила:

— Совсем забыла тебе сказать. Был сегодня Борис. Ему очень нужно видеть тебя. Просил, чтобы ты ему непременно сегодня позвонила.

— Хорошо! Я знаю — он хочет устроить меня у них на заводе. — Шева взглянула на часики. — Позвоню ему завтра. Надо было сказать Борису, что собираюсь к дедушке в колхоз.

— Ты разве еще не сказала ему об этом?

По тому, как Шева закусила нижнюю губу и опустила глаза, Цивья поняла, что дочь нарочно поехала в Лужники, чтобы Борис не застал ее дома. Цивья последнее время стала замечать, что с дочерью происходит что-то странное. Не зная, как завести с ней об этом разговор, мать все ждала подходящей минуты. Может, она дедушке доверила свои девичьи тайны? Цивье сейчас хотелось знать одно — с кем Шева была сегодня в Лужниках?

— Почему бы тебе не позвонить ему сегодня, раз он так просил? — настаивала Цивья.

— Куда я сейчас потащусь искать автомат? Завтра позвоню… Я же тебе сказала — он хочет, чтобы я поступила к ним на завод.

— Что это за завод? — спросил Зберчук.

— Механический. Но меня туда не тянет.

— А к чему, например, вас тянет?

— И сама еще не знаю. Пока решили, что я еду с дедушкой в колхоз.

— Если уж ехать, да к тому еще зимой, то почему не к нам в Инту? Знаете, что за красота у нас на севере зимой! Как раз теперь начинается там полярная ночь. Почти круглые сутки видите луну и звезды. А северное сияние! Красивее ничего нельзя себе представить. Вообразите: полнеба пронизано лучами всех и всяческих цветов — золотые, серебряные, красные, желтые, бронзовые, зеленые, — не описать, говорю вам… А как начнут эти лучи метаться по небу, носиться, переплетаться!.. Одним словом, красота такая, глаз не оторвать! А где вы найдете еще такие терриконики, как у нас? Вот ваш университет на Ленинских горах, ночью, когда он светится, смахивает малость на наши терриконики. Короче говоря, стоит посмотреть! Ну, а пронестись по заснеженной тундре на нартах! Бубенчики на запряженных собаках или оленях звенят, как, бывало когда-то, на почтовых. Эх, послушайтесь меня, тем более что дядя ваш мне тысячу раз наказывал, чтобы я не смел вернуться один… А если удастся, сказал он, привезти вас в гости обеих, будет совсем, совсем хорошо.

— Ну что я тебе сказал, — повернулся Нехемья к Шеве, — теперь видишь, что за мастера эти интинцы уговаривать. Но боюсь, реб Калмен, что если бы я изобразил один летний рассвет на наших виноградниках, все ваши интинцы среди ночи перебежали бы к нам.

— Э, так только говорится.

— Вот как? Охота послушать, что сказали бы вы, например, пройдясь летом на рассвете по нашим виноградникам. Где еще найдете вы такое небо, такой воздух, такую ясность… Если бы не Ай-Петри, мы бы в такое утро видели из нашего села море, а от нас до моря добрых полтораста километров.

Он отодвинул от себя свой чай и стал водить ложечкой по скатерти.

— Вот какая история произошла у нас прошлым летом с несколькими девушками, окончившими школу. Сколько председатель и бригадиры ни уговаривали этих девушек остаться в колхозе, они — ни в какую! В город, да и только. Но когда я сказал: «Дети, а ко мне на виноградник пойдете?» — то, представьте, ни одна из них не уехала. Не подумайте, что на винограднике работа легкая. Простоять целый день на коленях и полоть грядки или окапывать кусты… Даже сбор винограда — работа далеко не из легких. Постойте! Вы же из польских евреев, а ваши евреи, как рассказывают, знают старину немного лучше, чем наши. Так, может быть, скажете, откуда эта влюбленность наших девушек в виноградник? Подумать только — при таком тяжелом труде, а от них только и слышно «Расцветали яблони и груши» или «Ходит по полю девчонка»… Говорят, в священных книгах что-то есть об этом…