Избранное - [213]

Наблюдая, как Мера тогда весь вечер ублажала этих гостей, Уриэль понял, что именно они внесли в его дом обычай справлять дни рождения и собираются внести еще многое другое.

Не в том ли, чтобы с каждым таким новым обычаем увеличить число дней, когда можно собраться и похвастаться друг перед другом мебелью, сервизами, шифоньерами, полными нарядов, вызывая друг у друга зависть, находят они смысл жизни? Если Мера пригласила на сегодня своих знакомых, чтобы похвалиться недавно купленным хрустальным бра над изголовьем в спальне, то что все-таки удерживает его, не дает переступить порог между ним и Ритой, порог, каждый раз, когда он думает о нем, превращаемый им в высокую гору? Найти ответ он и сейчас не мог и не знает, найдет ли когда-нибудь. Он только знает, что все идет не от слабости. И Рита знает. А это было для него самым важным.

Чтобы избежать ссоры, которая наверняка разгорелась бы между ним и Мерой и все равно ни к чему не привела бы, — сколько бы он с ней ни спорил, от обычая, соблюдаемого, по ее словам, всеми знакомыми, она все равно не отступит, — Аншин до последнего дня скрывал от нее, что уезжает. Сказал он ей лишь вечером, часа за два до отхода поезда, когда в институте уже не было никого, к кому она могла бы обратиться, чтобы его поездку перенесли на четыре-пять дней позже. Слушая, как Мера жалуется на него младшей дочери, Лилии, — почему-де он не сказал в институте, что через три дня у него день рождения, и почему не хочет ничего предпринять, чтобы задержаться на четыре-пять дней, — и как она повторяет дочери то, в чем уверяла его, — что она никого не звала, но может гарантировать, что все придут сами, как это в наши дни заведено между настоящими друзьями и вообще в интеллигентных домах, — Уриэль широко развел руками. Это должно было означать: для него поездка, может быть, еще более неожиданная, чем для Меры, но уже ничего нельзя изменить. Доказательство, что он говорит правду, хотя бы в том, что он даже не может назвать ей места, куда едет. Он может только сказать, что это далеко на Севере. Он едет туда ненадолго, самое большее дней на девять-десять. Даже чемодана с собой не берет, только портфель. Провожать его не стоит, тем более в такую погоду: то снег, то дождь.

Взойдя на перрон, Уриэль остановился, ошеломленный. «Кто там крутится у вагона, не Лилия ли?» — подумал он, отходя как можно дальше в сторону от густой светлой пыли, снопами падавшей на него с ярко сияющего фонаря. Уриэль сделал единственно возможный вывод: видимо, дочь уступила матери, дозвонилась домой к декану, а может, и к самому ректору и узнала, что их не нужно просить отложить поездку отца. Никто никуда его не посылал, никто даже не знает, что он уезжает и куда уезжает.

Просто безумие предполагать, чтобы после разговора, какой Лилия имела с ним по телефону всего час назад, она пришла сюда и вновь завела тот же разговор в надежде все же упросить его, чтобы он уступил матери и отложил поездку на несколько дней. Как необдуманно было с его стороны скрыть свой отъезд и от дочери! От Лилии, знавшей, куда он в прошлом году, в свой юбилей, вдруг убежал в самый разгар веселья, бросив гостей почти на два часа, и потом помогавшей ему обзвонить чуть ли не все гостиницы города, чтобы узнать, не остановился ли где-нибудь Лесов, — от Лилии ему, конечно, не следовало скрывать, что он едет к этому самому Лесову и зачем едет сейчас к нему. Он едет к нему, чтобы Илья Савельевич простил его, он хочет вместе с ним отметить там первый год его, Уриэля, шестого десятка, истекающий через три дня. Как же он может отложить свою поездку на другой день? И зачем ему еще понадобилось выдумывать, что от конечной станции, куда доходит поезд, ему еще придется часа два лететь самолетом? Если бы Лилия знала все как есть, она наверняка не стала бы его отговаривать.

А теперь, после того как Лилия встретила здесь Риту, ему нечем оправдаться перед дочерью. Что бы он ни сказал ей, она уже не поверит ему, никогда. Она, конечно, встретилась тут с Ритой. А может быть, и Рита, как он, успела выскочить из светлой снежной пыли, сыплющейся и сыплющейся с фонарей на перрон?

Но женщина в коротком пальто и меховой шапочке была не Лилия. Уриэль увидел это еще прежде, чем из вагона вышел высокий военный и, взяв женщину под руку, стал прогуливаться с ней взад и вперед вдоль занавешенных, тускло освещенных окошек вагонов, и еще прежде, чем на несколько мгновений раньше на подножке того же вагона показалась Рита. И хотя Уриэль ринулся к ней и от радости чуть не подхватил ее на руки, все же радость его была уже наполовину омрачена.

Необходимость все время оглядываться Аншин принимал как наказание за то, что скрыл от дочери, куда и зачем едет. Рита, очевидно, заметила в нем эту перемену, и несколько минут, оставшиеся до отхода поезда, тянулись для нее неимоверно долго. Она не знала, чем заполнить их. В первый раз, кажется, она так ясно увидела, как порог между ними, о котором тогда утром напомнил ей Уриэль, превращается в высокую гору. Гора не исчезла и после того, как Уриэль вдруг остановился и сказал: