Избранное - [5]
Шрифт
Интервал
Поет слепец… И скорбь в глазах пустых…
Я гость в полях твоих,
Я странствую по всей планете…
Пушкину
Пер. Д. Выгодский
Мы ночевали на казачьих постах.
А. Пушкин
И тем оправданы мои печали,
И тем легка тоска моя порой,
Что здесь его шаги в горах звучали,
Что он лежал под этою луной.
От нежных лет моих в степи бескрайной
Его свободный дух мне сны шептал,
Его покой главу мою венчал
В тяжелый час невольничьих страданий.
И здесь, придя к горам и злым ущельям,
Пью буйной радости его струю.
Как он, в путях проведший жизнь свою,
Я, раб и царь, его пьянею хмелем.
Арпачай
Пер. В. Щепотев
Пьют уже донские кони
Арпачайскую струю.
А. Пушкин
Мне близок твой восторг,
Но ближе и милей
В вечерней полутьме
Вершин сверканье снежных.
Вот братья серые твои гурьбой —
Кто с Волги,
С Дона,
Кто с моей Украйны…
И с ними
Я стою
По вечерам,
И с ними разделяю их молитву
Пред входами, зовущими к ночлегу,
Шатров бивачных…
Пылающими взорами
С небес
Высокий звездный мир
Благословляет
Общину серую, поющую молитву.
С иконы старой
На нас глядит
Мой бледный брат
Из древней Галилеи.
И в звонком чуде
Незнакомой ночи
Разлиться жаждет
Голос мой.
Рассвет
1917 — 1919
Рассвет
Пер. С. Олендер
Стою у окна, смотрю в небосклон,
К огням на востоке мой взор обращен.
В пожарах разлуки на небе багровом
Мечты предрассветные вижу я снова,
Висит синева меж горящих столбов,
Тоску мою я ей поведать готов.
К тем розам из крови, что в небе горели,
Привязано сердце мое с колыбели.
Стою у окна, смотрю в небосклон,
К огням на востоке мой взор обращен.
А ласточки в клювиках глину несут,
Примчатся и дружно берутся за труд.
Гудят мостовые от стука колес,
Им день этот новое счастье принес.
Стою у окна, смотрю в небосклон,
К огням на востоке мой взор обращен.
Яблоко
Пер. В. Элинг
Сосуд опрятный, полный влаги винно-снежной!
Прозрачен, ароматен твой покров безуглый…
Он с двух сторон скреплен печатью нежной,
Печатью круглой.
О, как мне быть! Язык и нёбо жаждут…
Но в дымке томной тонут тонкие окраски,
И взору дорог отсвет каждый
Весенней ласки —
Душистых лепестков распеленанья,
Воздушных струй от первого накала…
Но зубы ждут… Весь рот — одно вниманье…
Впился — пропало!
«Когда-то мать…»
Пер. В. Наседкин
Когда-то мать,
в начале дней моих,
Любуясь бархатом
вечерового неба,
Сказала мне
(был голос нежно-тих):
— Серебряное блюдечко
тебе бы. —
И я тянулся к блюдечку тому
Из теплого кольца,
как за наградой,
Туда бросал,
как счастью своему,
Я искры первые
младенческого взгляда.
О, блюдце светлое,
плывущее за скат!
Вновь детски беден я
с тобой в разлуке,
Сегодня вновь по-детски я богат,
Сегодня я протягиваю руки
К пленительному царству твоему.
Хочу, чтоб синева
пришла в волненье,
Качая золотую полутьму,
Пусть эхо вторит
в звездном отдаленье,
И пусть звезда,
теряясь в той стране,
Издалека хоть раз
мигнет легко мне…
И этого
довольно будет мне…
Довольно на сегодня.
«О, боль и счастье…»
Пер. О. Колычев
О, боль и счастье — званье человека!
Судьба беспомощного существа,
Когда под легкий шелест пеленанья
На слабой шейке держится едва
Большая —
в вербном пухе —
голова
С крупицею
туманного сознанья!..
О, розовый комочек кулака
И распашоночка на тельце голом!
Рот,
раздираемый
немым глаголом,
Косноязыким криком:
молока!
Великой жаждой —
от пупка до глаз —
Все тельце крохотное одержимо,
И вот он наступает,
этот час:
Груди и рта
союз нерасторжимый…
И голых десен
острые тиски
Сжимают
материнские соски,
И пьют, и пьют,
всю выпивая сладость…
Ручонками и ножками
себя
Царапая,
барахтаясь,
сопя,
Младенец пьет —
и нет с младенцем сладу…
О, боль и счастье — званье человека!
Когда, очнувшись полночью в потемках,
Ты без конца
кричал,
кричал о том, как
В тебе подъемлется источник сил —
И кровь бушует в сутолоке жил!
Все тельце извивалось и кричало
Ступнями ножек
и кистями рук, —
И так же, как никто не ждал начала,
Твой крик ночной, твой голос одичалый
Вдруг обрывался, осекался вдруг…
И ты сквозь влажные от слез ресницы
Сухими глазками смотрел в окно,
На полог вечности,
на звездное сукно,
Что от земного праха
не грязнится…
О, боль и счастье — званье человека!
На выпуклом фронтоне головы
Уже твердят о пролетевшем веке
Глубокие морщины, точно вехи,
И седина
с оттенком синевы…
И глаз остер,
пронзающий простор,
И сердце разрывается на клочья:
Тоска,
отчаянье ли в нем клокочет,
Обуревает ли немой восторг…
И — вдруг…
в дремучей полночи и в теми,
Очнувшись, — сам не зная отчего, —
Ты жилами и железами всеми
И всеми бронхами
вдыхаешь Время
И звездный холод —
холод кочевой…
И — вдруг…
ты постигаешь,
что постиг
Ничтожно мало…
Что ты знаешь в мире?
Ты знаешь то,
что пробило четыре
Сейчас на башне, в улицах пустых…
И ты лежишь, взволнованный, без сна,
Желая каждому — и старцу и ребенку, —
Кто создан, как и ты,
из желез, жил и бронхов,
Чтобы и он, как ты,
чтобы и он познал
Всю боль и счастье званья человека!..