Избранное - [3]
Шрифт
Интервал
Что в этой полутьме откроется оконце,
Раздернется тумана кисея
И яблоком огня зардеет солнце.
Мой пес
Пер. А. Старостин
В ярмо отчаянья немого запряжен,
Блужданьем долгим утомлен,
Он плелся по дороге пыльной,
И сердце детское мое к нему тянулось
в жалости бессильной.
Я крикнул «на» — и вот со мною он.
Шерсть желтая и белые большие пятна,
Сияет преданность в больших глазах,
На мать взглянул он, а она: «Что ж,
гнать обратно?»
Рукой махнула: — Пусть останется в сенях.
Я знал — у пса когда-то был хозяин.
Пес неотступно следовал за ним,
Хозяин кличку дал ему — бог весть когда,
И пес теперь бродил, угрюм и неприкаян,
Прислушиваясь лишь к шагам моим…
Я тщетно звал его, отыскивая клички,
Он грустно слушал их и жалобно скулил.
Я изобрел свою, она вошла в привычку,
И он играл со мной, моим друзьям служил.
Как молод я! Мир — мой! Я не робею,
К тому ж и пес — какой хороший пес!
Но только я сильнее с каждым годом,
А ноги пса — слабее и слабее,
Он дальним не прельщается походом,
Покоя ищет и тепла в мороз.
Была весна, и теплые рассветы
Поили влагой голые поля,
А в черном рву, цветеньем не задетом,
Лежал он скорчившись, не шевелясь…
И вновь я праздную приход весны,
И трубы водосточные промыты
Снегами талыми…
А с тополей у каменной стены
Спадают капли, золотом облиты…
Но кто же, кто же бродит в поле чистом,
В чьем голосе призыв ко мне звучит?
Что ж вновь я вспомнил пса и взгляд его
лучистый?
Зачем же вновь его глаза воскресли
В моей негромкой песне?
«Глухая ночь…»
Пер. А. Старостин
Глухая ночь…
Вторые петухи уже пропели,
А там, внизу, во глубине двора,
В закутке, полном душной темнотой,
Сидит он гордо на нашесте
И, голову вздымая высоко,
Призывным криком отмечает
Невидимую грань
Во времени парящем.
А я лежу в постели,
И времени легчайшая волна
Меня прибила к дальним берегам,
К далеким дням, когда в исчезнувшем
навеки сердце,
В давно исчезнувшем мозгу
Явилось обращенье:
«О ты, что позволяешь петуху
Различье делать между днем и ночью!..»
«В глубинах глубочайших вод…»
Пер. А. Старостин
В глубинах глубочайших вод,
Где солнце всемогущее не может
Подумать о владычестве своем;
Где водяная сталь лежит слоями,
Покоясь в смерти;
И там,
На мрачных кладбищах морей,
Где остовы судов
Подобно памятникам встали
Над грудою могил
В немом раздумье;
Там,
Куда тяжелый камень,
Что быстро прорезает недвижность вод,
Приносит мрачный свой привет
От далеко разлитого сиянья,
Немой привет
Игры валов,
Тысячекратно повторенных
В дни ветра
И боев,
Когда на море
Гора на гору громоздится, —
И там
Гнездо себе свивает жизнь,
Там чудища живут —
Безмерно безобразны,
Безмерно привлекательны они
И больше, чем нам дорог
Чистый воздух
И ясный свет,
Им дорог
Тяжелый гнет воды
С могильной тьмой.
В пути
Пер. Л. Руст
Готов поклясться я — здесь некогда я шел,
И впитывали глаз моих глубины
И этот лес, и этот дол,
И золотым песком покрытые ложбины.
«Нет, нет! Ты не был здесь!» —
Я слышу громкий смех…
То трезвая моя смеется память.
Она хранит мельчайшую из вех
На всех путях, исхоженных годами…
…Клянусь, клянусь — в слиянье ли с мечтой,
В ином существовании, во сне ли,
Вот эти ветви надо мной шумели,
И этот дол, а не иной,
Был виден мной.
У дорог
1912
«Дышать весь день…»
Пер. Л. Руст
Дышать весь день
Дыханием ветров,
Следить весь день
Кривых дорог разбег,
Меж далью и тропой иметь лишь
узкий ров,
Меж солнцем и зрачком — лишь
пленку юных век…
Что может лучшего
Изведать человек?!
«Там, на лунном снежном поле…»
Пер. Е. Радбиль
Там, на лунном снежном поле,
Меж деревьев оголенных, —
Там хранитель мой бессонный
Бессловесной первой боли…
Там, под небом величавым,
На залитых солнцем нивах —
Юность дней моих счастливых
В золотой, ржаной оправе…
О, небес моих безбрежность!
О, снега моих скитаний!
Вам — моих воспоминаний
Нерастраченная свежесть.
«Над городами с башен древних…»
Пер. О. Колычев
Над городами с башен древних
Пробило полночь на часах,
А где-то тихие затеряны деревни
В глубоких и глухих снегах.
Едва прикрытые соломой рыжей
И опершись бессильно на плетни,
Лачужки гнутся ниже, ниже,
И друг о друга греются они.
В окошко смотрит месяц-соглядатай…
В одной из этих крошечных лачуг
От тусклой лампы тускло-желтоватый
На потолке подрагивает круг.
Пусть время спать и с книгой расставаться,
Пусть легкий сон касается ресниц, —
Мои глаза не могут оторваться
От вкрадчивого шороха страниц.
Всей силой молодости торопливой
Они в минувшее устремлены
И роются упорно и пытливо
В заветных кладах старины,
Я в эту ночь стоял у входа в хаос
И взором пристальным прощупывал века,
И в эту ночь рождались, задыхаясь,
Моя отвага, гордость и тоска.
«В российских сугробах вечерней порою…»
Пер. Ш. Холоденко
В российских сугробах вечерней порою —
Где больше печалится сердце людское?
Скрипучие сани, убогая лошадь.
Один я затерян средь снежной пороши!
Лишь там, в стороне, у небесного края
Кровинка заката еще догорает.
Да здесь, за оврагом, из белой пучины
Избушки всплывают в синеющей стыни —
Наш хутор, укутанный в снежную дрему.
Так много дорожек к еврейскому дому.
Домишко обычный, лишь окна повыше,
И я самый старший из многих детишек.
И тесен удел мой в краю беспредельном,