Избранное - [5]

Пустыни азиатские холмы,

И пыль путей, и мертвый прах песка,

И странствия великая тоска.

Пустая ночь ползет из края в край,

Но есть ночлег и караван-сарай,

Дикарский отдых, первобытный кров

И древнее мычание коров.

Блаженная земная суета —

Мычание домашнего скота.

Скорей гадай, шагая на огонь,

Чей у столба уже привязан конь?

Кого сегодня вздумалось судьбе

Послать ночным товарищем тебе?

Перед тобой из душной темноты

Встают его простейшие черты —

И пыль путей, и мертвый прах песка

На рваных отворотах пиджака.

Закон пустыни ясен с давних пор:

Два человека — длинный разговор.

Куда ведет, однако, не слепа,

Его мужская трезвая тропа?

О чем имеют право говорить

Работники, присевшие курить,

Пока война идет во все концы

И Джунаида-хана молодцы

Еще несут на уровне плеча

Английскую винтовку басмача?

Он говорит сквозь волны табака:

«Порою, парень, чешется рука.

Пустыня спит, пески ее рябят,

А мне бы взвод отчаянных ребят,

И на бандита вдоль Аму-Дарьи

Уже летели б конники мои!..»

Я посмотрел на рваные слегка

Косые отвороты пиджака, —

Там проступали, как пятно воды,

Петлиц кавалерийские следы.

Я говорю:

«Продолжим план скорей...

Сюда бы пару горных батарей,

Чтоб я услышал, как честят гостей

По глинобитным стенам крепостей,

Как очереди пушечных гранат

Во славу революции гремят».

Мы встали с мест, лукавить перестав,

Начальствующий армии состав,

И каждый называл наверняка,

Как родину, название полка.

Мы встали, сердце верностью грузя, —

Красноармейцы, конники, друзья, —

Мы вспоминали службу наших дней,

Товарищей, начальников, коней.

Республики проверенный запас!

На всех путях Союза сколько нас,

Работников, сквозь холода и зной

Раскиданных огромною страной

От моря к морю, от песка к песку.

Мы только в долгосрочном отпуску,

Пока она не позовет на бой,

Пока бойцы не встанут за тобой.

И повторяет воинский билет,

Что это отпуск. Увольненья нет.

1933

Воспоминания в Пушкинских Горах

Я летчиком не был

и не был разведчиком,

Героем и гордостью

гневной страны, —

А просто безвестным

армейским газетчиком,

Но все — временами —

на фронте равны.

Не этим ли полем,

за этой горою ли

Прошел батальон

сквозь лавину огня, —

И то, что друзья мои

были героями,—

Вот это никак

не отнять у меня.

1962

Чистилище

Стыжусь: как часто

Я бывал в восторге —

Меня бросало

В сладостную дрожь

От грома сборищ

И парадных оргий,

Речей победных

И хвастливых сплошь.

Лишь опыт войн —

Пронзительный и горький,

Который

На чистилище похож, —

Открыл мне мудрость

Древней поговорки:

Глаз — видит правду,

Ухо — слышит ложь.

1962

«Я пью за тех, кто честно воевал…»

Я пью за тех, кто честно воевал,

Кто говорил негромко и немного,

Кого вела бессмертная дорога,

Где пули убивают наповал.

Кто с автоматом полз на блиндажи, —

А вся кругом пристреляна равнина, —

И для кого связались воедино

Честь Родины и честь его души.

Кто не колеблясь шел в ночную мглу

Когда сгущался мрак на горизонте,

Кто тысячу друзей нашел на фронте

Взамен десятков недругов в тылу.

1942

К музе

Ну какими мы были талантами —

Мы солдатами были, сержантами.

Но теперь, вспоминая о том,

Веря в наше святое призвание

И борясь за военное звание,

Меньше маршала — мы не возьмем.

1962

На пограничной заставе

Акбару

Заболела овчарка,

Уж ей не подняться вовеки,

И над нею склонился

Майор в старомодных очках.

И она умерла,

Не смежив воспаленные веки,

С отраженьем Хозяина

В мертвых прекрасных зрачках.

1959

Веселые нищие

Б. Семенову

Кому из смертных сколько жить осталось —

Об этом, к счастью, знать нам не дано.

Скучает состоятельная старость,

С утра томится и глядит в окно.

А там — и бог готов развеселиться,

Когда, тряхнув армейской стариной,

Два нищих друга — два седых счастливца,—

Веселые, выходят из пивной.

1965

«Нам ли храбрости набираться…»

Нам ли храбрости набираться,

Понимавшим прямую суть

Отвлекающих операций,

Но идти, если выбран путь,

В бой, во имя своей Державы,

Наносящей удар врагу,

И в безвестности — и без славы

Умирать на сыром снегу?!

1964(?)

«Участвовать в былой судьбе…»

Участвовать в былой судьбе

С победой и обидою —

Нет, милый друг,

Я ни себе,

Ни прочим не завидую.

А все же нужен —

Так иль так —

Пренебрегая датами,

Хотя бы самый малый такт:

Не ссориться с солдатами.

1964

За великой стеной

Есть трагедия веры,

С которой начнется

Закаленных дивизий

Разлад и распад:

Это вера солдат

В своего полководца,

Что давно уже стар

И не верит в солдат.

1964

Лесник

Живет в избушке отставной сержант,

Всему живому родственник и друг.

Был у него в боях другой талант,

Но генеральских не было заслуг.

И пенсией старик не награжден —

Не гонит на охоту егерей,

Но, как мудрец, сосуществует он

С державой птиц, деревьев и зверей.

1964

Сосед

В окне всю ночь

Не гаснет свет —

Всю ночь

Работает сосед,

Всю ночь

Не гаснет свет в окне...

Кто я ему,

И кто он мне?

Но сердце говорит:

Он твой

Сосед

По точке огневой,

С которым вместе,

День за днем,

В бой за грядущее

Идем.

1962

Четыре войны

Нам дан был подвиг как награда,

Нам были три войны — судьбою,

И та, четвертая, что надо

Всю жизнь вести с самим собою.

От этой битвы толку мало,

Зато в душе у нас осталась

Сопротивляемость металла,

Где нету скидок на усталость.

1961

Из Анри Лякоста

В декабре 1943 года, когда я лежал в госпитале на Волховском фронте я перечитал «Падение Парижа», и вот что пришло мне в голову, а что, если бы Люсьен остался жив, Люсьен, для которого «мир хорошел, люди становились милыми», который стал думать о товарищах — «хороший человек»?