Избранное - [31]

Ей попался курень голубицы, обсыпанный синеватыми длинными ягодами, и она огорчилась, что некуда собрать: не догадалась взять стакан или кружку. Поразмыслив, отыскала несколько широких листков, связала травинками и обобрала курень в этот кузовок. И опять представила, как они пьют чай с хлебом, сахаром и ягодами.

Когда корзина наполнилась, Бестолочь перебрала грибы, уложив сначала поплотнее те, что рассчитывала продать, а те, что для себя, — перечистила. Потом добрала еще штук двадцать.

На станцию возвращаться было вроде бы еще рано, потому что поезд на Москву проходил в половине четвертого, а сейчас, наверное, было не больше одиннадцати. Она прилегла на пригретом солнцем бугорке и задремала.

5

Проснувшись, она сняла с себя лишние тряпки, которые надевала для тепла, связала их в узелок, подняла корзину и отправилась в путь. Сначала она шла быстро, потом устала так, что заколотилось сердце и задрожали, подламываясь, ноги. Захотелось пить: пустой желудок просил хотя бы воды. Кругом было зеленое картофельное поле — глаз тщетно искал ложбинку, канавку, где могла бы сохраниться вода.

Бестолочь чуть передохнула, перевесила лямку корзины на другое плечо и пошла дальше, но скоро опять сильно устала и опять остановилась, часто дыша всей грудью, словно ящерица на солнце.

До станции оставалось еще километров девять — самое маленькое два с половиной часа хорошего хода: еле-еле успеть на поезд. Не успеешь — значит, нужно снова ночевать под лавкой, дожидаться утреннего шестичасового — грибы сопреют и зачервивеют. И потом, последний раз она ела ночью.

Бестолочь двинулась дальше, завесив лицо от солнца гофрированным шерстяным шарфом, сшитым из черных и зеленых кусочков. Шарф был довоенный, материн, но теперь гофрировка разошлась, швы пообтрепались, и видно было, что это просто отходы производства. Нарядней и приличней платка, однако, в доме не было.

Скоро она остановилась и опять задышала. И почувствовала, что всё. Что дальше она идти не может. Вдруг расскочилась счастливая цепочка: она приехала в грибное место, нашла невыхоженный лес, в корзине лежали великолепные грибы, поезд должен был увезти ее и эти грибы в Москву… Вообще, как правило, она умела заставить себя сделать то, что необходимо, но сейчас, проползая по десять шагов, она останавливалась, мелко дрожали руки. Она ничего не могла — это было невероятно.

Бестолочь сняла с плеча корзину и оглянулась вокруг. Что-то должно было произойти: ведь все шло так, как было необходимо, это не могло быть зря. Теперь на помощь должен был прийти случай.

И она увидела, как по дороге от леса довольно ходко едет запряженная лошадью повозка, в которой сидит солдат в пилотке. Бестолочь улыбнулась, утерла накалившееся лицо и глядела на приближающуюся повозку, настолько уверенная, что та едет именно за ней, что не произнесла ни слова, когда повозка с ней поравнялась.

Действительно, доехав до нее, повозка остановилась, солдат сказал: «На станцию, что ли? Ну садись…» Принял корзину и помог перелезть через высокие, как у корыта, борта. Она села на сено, спиной к солнцу, и почувствовала, что успокаивается, что краснота с лица сходит, что теперь все хорошо.

Солдат был уже в годах, может, тридцати даже лет, и толстый. Сначала он молчал, понукая бодро трусившую лошадь, потом спросил: «Грибы собирала? Жаль, не нашел я тебя в леске — поворковали бы под кустиком!..»

Бестолочь зависимо ухмыльнулась. Солдат был хозяином повозки, с ним следовало ладить. Солдат, похохатывая, откинулся назад, заглянул ей в лицо, и Бестолочь, повинуясь общему женскому инстинкту, стянула, словно ненарочно, уродливый платок и откинула с лица стриженные кружком волосы. «А ты ничего… — удивленно и довольно сказал солдат. Взял из корзины хороший гриб и разломил. — Мне показалось, что ты старая…» Бестолочь неопределенно хмыкнула: они подъезжали к деревне, до станции оставалось еще километров шесть.

Лицо у солдата было незлое, но сытое и неприятное. «Часто ездишь сюда по грибы?» «Езжу», — ответила Бестолочь, замечая презрительно-любопытные взгляды встречных баб. «Покричи меня, когда будешь: Доля! Я и отзовусь. Мы там недалеко стоим. Долей меня зовут». «Зачем покричать?» — спросила Бестолочь. «А я из хозчасти. Крупы тебе дам, масла, консервов могу. — Он снова, откинувшись назад, заглянул ей в лицо и пояснил: — Чем тебе по грибу собирать — поворкуем под кустиком». Бестолочь опять зависимо хмыкнула.

С холма лошадь потрусила быстрей и по дороге в овсах тоже шла ходко, оставляя позади высокую завесу пыли. Не доехав до станции с километр, солдат сказал: «Так, значит, насчет продуктов чин-чинарем! Здесь дойдешь — мне сворачивать».

Бестолочь уже отдохнула и поэтому пошла легко, но не торопясь: до поезда еще оставалось время. Она думала про Долины слова, соображая, может, покликать его в следующий раз, потом вспомнила: «А как же?..»

Она страшно хотела пить, горло и желудок сухо жгло.

6

Подойдя к станции, она увидела, что откос, — сколько мог объять глаз, — словно мухами облеплен кучками людей, с корзинами. «Откуда это они взялись?» — удивилась Бестолочь. Ни в лесу, ни на дороге ей никто не встретился. Видимо, грибники ходили в какой-то другой лес, поближе, а не в тот, где были солдаты и Доля.