Избранное. Фреска ; Лань ; Улица Каталин - [33]

Кати вздохнула. Священник не задумываясь сказал бы, что она крадет, а ведь она сроду гроша не присвоила из их денег, шкафы они потому не запирали, что у нее и в мыслях не было шарить по полкам. Тот большой бидон стоял без надобности; если у священника и резали свинью, то откармливали ее в Эмече и оттуда получали уже разделанную тушу, а жира присылали так мало, что и маленький бидон не удавалось наполнить доверху. Юлишка же осталась в уверенности, будто они с сестрой знавали когда-то лучшие времена, про бидон она решила, что он — Розики и что Розика прежде тоже держала свинью. Да разве священнику понять, какое это счастье для Розики, если о ней подумают, будто она когда-то откармливала свинью? Нипочем не понять!

Кати с трудом застегнула пряжку у туфель; ноги ее, после горячей ванны испытавшие было облегчение, тотчас стали гореть. Сроду она ничего не брала из дому, только бидон в прошлом году да вот теперь эту ложечку. Уж если Рози выпала такая честь, что пригласили ее в крестные матери, за это надо как-то отблагодарить людей. Когда с Розикой стряслась та беда, мать не раз говорила, что ей суждено умереть под забором, — ан нет, не сбылось материно пророчество. Ее, Кати, теперь уж продержат в доме священника до смертного часа, а у Розики свой угол, есть где притулиться на старости лет; а там, как загадывать, чем кончится это кумовство. У Юлишки нет своего дома, а у Розики есть: хоть и небольшой, а свой домишко в Смоковой роще; покойный зять дом содержал в порядке: недаром человек работал по строительной части. Да и то признать, уж чего другого, а досуга у него хватало, потому как работу ему нечасто удавалось заполучить. Если юлишкино семейство возьмет на себя заботы о Розике, под старость станет ее опекать как родную, то Рози может дом свой Юлишке отписать. Рози тоже недолго тянуть осталось.

Мысли шли невеселые, Кати машинально потрогала свои запястья. Руки в запястье широкие, жилистые, но Кати чувствовала — большую стирку ей теперь не поднять, ушли ее годы. А худо ли было бы, ловко да споро переделать все дела по дому, как в старину бывало! Никто ее тут не оговаривает, что она-де даром хлеб ест, а все же оно надежней, если бы она хоть что-то по хозяйству делала. Завтра, ужо как похороны пройдут, надо будет все постели вытащить из спальни, до настоящей-то уборки, почитай, уж сколько месяцев руки не доходили.

Кати надела черное платье, заколола пучок перед зеркалом. Оправа его разукрашена была ракушками: Анжуй всегда брился перед этим зеркалом. Что это, вроде бы она с лица немного спала. Хозяйка-покойница любила, бывало, поговорить с ней, с Кати, когда случалось им вдвоем вечерами сумерничать на кухне, а Янка и Анжуй возились с какой-нибудь работой по двору. «И никак ты у нас в тело не войдешь, Кати, сколько тебя ни корми!» Уж до чего кротка была, чисто голубка небесная, пока не прихватила ее злая немочь. Янка, та тоже кроткая да смирная, но на другой манер: Янка живет так, будто вся жизнь у ней прожита и теперь ей все судьбы одинаковы. Его преподобие — тоже нраву кроткого, но он вроде как прислушивается к чему-то и тихий-то оттого, что силится разобрать слова какие-то, а слов тех и не слыхать никому, кроме него одного. Как управятся с похоронами, она обязательно сходит в Смоковую рощу, Розика сказывала, женщина там одна живет — ясновидящая, — чего только не нагадает людям; надо будет выспросить у нее о покойнице: где-то теперь ее душенька? Розике она в позапрошлом году нагадала, будто муж ее покойный только о ней и печалится, забыть ее не может и что душа его и поныне все мается да кружит возле женина дома. Но Рози все эти речи как мимо ушей пропустила: закаменела сама и уставилась перед собой, будто совсем другое хотела услышать. А хотелось бы ей услыхать, что Анжуй рано ли, поздно ли, а постучится у ее калитки, идти-то всего ничего — на соседней улице век свой коротает. Но Анжуй вот уже сорок лет как с Розикой словом не перемолвится.

Кати вдруг рассердилась. Так она Розику любила, что всякий раз, как вспоминалась ей та давняя история, не могла сдержать себя. Обойди господь своей милостью старого дурня, уж больно высоко себя ставит! В ту пору как начал он приударять за Розикой, его выставили с фабрики. Сроду он ни с кем не уживался, но уж на этот раз мог бы и укротить свой норов, потому как мастером над ним был Карчи Юхас — святая душа, из иеговистов, и к людям не цеплялся попусту. Ну да ведь Анжую сам господь бог не угодил бы, вздумай он им командовать; все-то он знает лучше других, все-то его подмывало делать по-своему, что ни укажут, на все огрызается, последнее слово всегда оставалось за ним. Мать сразу потребовала, чтобы Розика дурь из головы выбросила и даже взглянуть на него не смела, как будто можно было мимо пройти и не взглянуть на него. Кати невольно улыбнулась, хотя и была раздосадована. Ну как тут не взглянешь, когда парень вымахал высоченный, с каланчу, а волосы у него точно смоль и густющие, что твоя львиная грива! У Розики волос был светлый. Анжуй сделал ей перламутровый гребень к русой косе. Этакой-то паре и не глядеть друг на друга — просто ли!