Избранное - [4]

Кроме песни дальней бубенцов,

Кроме голосов мальчишек, там, в селенье,

Где над крышами ползет и тает дым,

Кроме позднего недоуменья

Перед миром детским и простым.

(1913)

19. РОССИИ

Ты прости меня, Россия, на чужбине

Больше я не в силах жить твоей святыней.

Слишком рано отнят от твоей груди,

Я не помню, что осталось позади.

Если я когда-нибудь увижу снова

И носильщиков, и надпись «Вержболово»,

Мутный, ласковый весенний день,

Талый снег и горечь деревень,

На дворе церковном бурые дорожки

И березки хилой тонкие сережки, —

Я пойму, как пред тобой я нищ и мал,

Как я много в эти годы растерял.

И тогда, быть может, соберу я снова

Всё, что сохранилось детского, родного,

И отдам тебе остатки прежних сил,

Что случайно я сберег и утаил.

Февраль или март 1913

20. «Я бы мог прожить совсем иначе…»

………………….

Я бы мог прожить совсем иначе,

И душа когда-то создана была

Для какой-нибудь московской дачи,

Где со стенок капает смола,

Где идешь, зарею пробужденный,

К берегу отлогому реки,

Чтоб увидеть, как по влаге сонной

Бегают смешные паучки.

Милая, далекая, поведай,

Отчего ты стала мне чужда,

Отчего к тебе я не приеду,

Не смогу приехать никогда?..

Февраль или март 1913

21. СУМЕРКИ

Злобный ветер, злобный холод,

Мутный вечер настает,

И колючий острый голод

Дико гложет мой живот.

Ветер взносит хлопья пыли

С едкой, грязной мостовой,

И жужжат автомобили,

Как густой осиный рой,

И, блудливо строя глазки,

Старичок идет, свистя,

И у женщины в коляске

Жалобно мычит дитя.

И тоска, и пыль, и холод,

Мутный вечер настает,

И колючий острый голод

Дико гложет мой живот.

Февраль или март 1913

22. ВЕРЛЕН В СТАРОСТИ

Лысый, грязный, как бездомная собака,

Ночью он бродил забытый и ничей.

Каждый кабачок и каждая клоака

Знали хорошо его среди гостей.

За своим абсентом молча, каждой ночью

Он досиживал до «утренней звезды»,

И торчали в беспорядке клочья

Перепутанной и неопрятной бороды.

Но, бывало, Муза, старика жалея,

Приходила и шептала о былом,

И тогда он брал у сонного лакея

Белый лист, залитый кофе и вином.

По его лицу ребенка и сатира

Пробегал какой-то сладостный намек,

И, далек от злобы и далек от мира,

Он писал, писал и не писать не мог…

Февраль или март 1913

23. О МОСКВЕ

Есть город с пыльными заставами,

С большими золотыми главами,

С особняками деревянными,

С мастеровыми вечно пьяными,

И столько близкого и милого

В словах: Арбат, Дорогомилово…

Февраль или март 1913

24. О МАМЕ

Если ночью не уснешь, бывало,

Босыми ногами,

Через темную большую залу,

Прибегаешь к маме.

Над кроватью мамина аптечка —

Капли и пилюли,

Догорающая свечка

И белье на стуле.

Посидишь — и станет почему-то

Легче и печальней.

Помню запах мыла и уюта

В полутемной спальне…

Февраль или март 1913

25. «Может, можно отойти, вернуться…»

Может, можно отойти, вернуться

В маленький и пыльный городок,

Где какой-нибудь Барбос иль Куцый

С громким лаем носится у ног.

Может, можно?

Февраль или март 1913

26–27. ВЗДОХИ ИЗ ЧУЖБИНЫ

1 ПЛЮЩИХА

Значит, снова мечты о России —

Лишь напрасно приснившийся сон;

Значит, снова дороги чужие,

И по ним я идти обречен!

И бродить у Вандомской колонны

Или в плоских садах Тюльери,

Где над лужами вечер влюбленный

Рассыпает, дрожа, фонари,

Где, как будто веселые птицы,

Выбегают в двенадцать часов

Из раскрытых домов мастерицы,

И у каждой букетик цветов.

О, бродить и вздыхать о Плющихе,

Где, разбуженный лаем собак,

Одинокий, печальный и тихий

Из сирени глядит особняк,

Где, кочуя по хилым березкам,

Воробьи затевают балы

И где пахнут натертые воском

И нагретые солнцем полы…

2 ДЕВИЧЬЕ ПОЛЕ

Уж слеза за слезою

Пробирается с крыш,

И неловкой ногою

По дорожке скользишь.

И милей и коварней

Пооттаявший лед,

И фабричные парни

Задевают народ.

И пойдешь от гуляний —

Вдалеке монастырь,

И извощичьи сани

Улетают в пустырь.

Скоро снег этот слабый

И отсюда уйдет

И веселые бабы

Налетят в огород.

И от бабьего гама,

И от крика грачей,

И от греющих прямо

Подобревших лучей

Станет нежно-зеленым

Этот снежный пустырь,

И откликнется звоном,

Загудит монастырь.

Март 1913

28. КАК УМРУ

Комната в том же отеле, — обвить: углы паутиной.

Я лежу на высокой постели, придавленный тяжкой периной. Обои с цветами. Книг нелепая груда. Зеркало в пышной раме. И табак, и табак повсюду…

Сосед по лестнице всходит, ключом гремит неуклюже…

Мне сегодня ни лучше, ни хуже, и нет никаких откровений, о которых вы столько писали, только больше обычной лени и немного меньше печали.

Май 1913

29. ФРАНСИСУ ЖАММУ

Часто, блуждая вечером по Парижу, я ваш скромный домик снова вижу.

Зимнее солнце сквозь окна светит, на полу играют ваши дети. У камина старая собака, греясь, спит и громко дышит, в камине трещат еловые шишки. Вы говорите, а я слушаю и думаю, откуда в вас столько покоя, думаю о том, что меня ждет дорога угрюмая, вокзал и пропахший дымом поезд.

Если моя душа в Париже не погибла, спасибо вам за это, Жамм! Спасибо! Еще кружат надо мной метели темными стаями, еще душа не смеет назвать Того, к Кому обращается. Но вы, нашедший для своей молитвы восторг непересохшего ручья, молясь за всех, немного помолитесь за то, чтоб мог молиться я!

Ноябрь 1913

30. «Боже, милый, ласковый…»

Боже, милый, ласковый, как ты мне близок минутами, как ты тешишь сердце сказками, сказками, прибаутками. Разве не дети мы, разве ты не балуешь нас грозами, дождями летними, сухими морозами?