Избранное - [2]
Шрифт
Интервал
Жизнь скользит шуршаньем шин,
Дробно множась в отраженьях.
Лондон тихо входит в ночь,
Мягко время проплывает,
Суета уходит прочь,
В лунном небе затихает.
Нет ни горестей, ни время,
В покаянном состоянье
Я сижу, забывши бремя
Всех забот и всех терзаний.
Незаметно в час приду
Легкого успокоенья,
Кружку «Гиннеса» найду
Чтоб развеять все сомненья.
По-английски пошепчусь
С путником, что вдруг подсядет,
У британцев научусь
Псов чужих кормить и гладить.
И без грусти и без боли
Я хочу отдаться счастью,
Погулять слегка на воле,
Приобщиться к безучастью.
1992
В пабе
Под звуки «Битлз» и дикий гогот
Сижу я в пабе за полночь,
И тысячи чертей не смогут
Меня отсюда уволочь.
Веду я разговор за пивом
В британском стиле, без труда,
Пусть смотрят вежливо, но криво,
На мой английский иногда.
О, дайте боги здесь отраду
Надеждам, глупостям, молитвам,
Мне посвятить весь вечер надо
Себя пивным тягучим битвам.
В них есть редчайшая услада
Все позабыть без сожаленья,
И достается, как награда,
Хмельного зелья вдохновенье.
Вступает ночь в свои владенья,
В плен забирает стихший город,
Пары пивного изверженья
Стекают каплями за ворот.
Настанет завтра. Утром ранним
Пойду смотреть на шустрых зайцев,
Но вечером сжимать мне надо
Пивную кружку в твердых пальцах.
1992
Заклинание
Я заблудшей душою совсем одичал,
Недостойный тебя, я не раз предавал,
И, тщеславье свое возвеличив сполна,
В душу смесь заливаю с отравой вина.
Позапутавшись в лжи, перестав различать,
Где по совести жизнь, где бесовская рать,
Я по пьяной тропе без сознанья бреду,
Разоряя семью, клича всем нам беду.
Горько жизнь проживать, коль себе отдана,
Тяжело сознавать всю вину без вина,
И, как чашу до дна, тратить дни напролет,
Понимая: себе от себя не везет.
И за горло хватает глухая тоска,
И назойливой мухою боль у виска,
Ночь проходит без сна, день как сон проплывет,
В пустоту, в темноту кто-то глухо зовет.
Не прошу, не молю – заклинаю: поверь,
Из души бесовской изгоняется зверь,
Если капля любви, как живая вода,
В приоткрытую совесть падет иногда.
Будет темный острог светом ясным омыт,
Будет дремлющий сад мягким снегом укрыт,
И весеннее солнце протянет лучи,
Будут руки теплы и тела горячи.
Верю в нашу любовь, верю в щедрость твою,
Предсказанье я в детских глазах узнаю.
Пусть от бесов любовью очертится круг,
Чтоб по жизни пойти без печалей – разлук.
1993
Романс для Марины
Был ужин при свечах, крахмальные салфетки,
Неспешный разговор, бокалов перезвон,
Склонялись под дождем в тяжелых каплях ветки
И плачем о былом стучали за окном.
Играя в языки, немецкий и английский,
О разном рассуждал, но думал об одном:
Чтоб твой печальный взгляд,
такой родной и близкий
Был снова оживлен беседой и вином.
Ты мне дана судьбой, пусть это слишком громко,
Я так тебя люблю, что к выдумкам готов,
И кружит у виска и отдается звонко
Заклятий череда и покаянных слов.
И в темноте ночной, кольцом кружа Садовым,
Домой пойдем вдвоем, где тихо и тепло,
Готовые к любви и поворотам новым,
И бога попросив, чтоб в жизни повезло.
1993
«Киото гарден». Зима
Декабрь. Киото-сад. Густеет серебро
В рисунке трав, кустов, каменьев строгих,
Как приоткрытое несметное добро,
Доступное для избранных, немногих.
Как старый друг, встречается на миг
Все то, что дорого и хорошо знакомо:
Средь шороха кустов павлиний крик,
Поникшая трава и птичий гомон.
Здесь утки влажные к промокшим зайцам жмутся,
Под оком неба стекленеет зыбь.
Все замерло. Но стоит лишь нагнуться,
И различишь в воде заснувших рыб.
И можно все забыть, что мало означает,
До боли загрустить о близком и простом,
И бусинкой дождя, что вечность отражает,
На сакуре застыть прозрачным серебром.
1993
«Киото гарден». Осень
Зеленый остров, обрамленный в камень,
Зовет меня.
Вкруг стайки рыб играют плавниками,
Как след огня.
Здесь осень плавно переходит в лето,
Кружась листом.
С трудом поверишь, что живешь ты где-то,
Не здесь твой дом.
А может, все забыть, как эта белка,
Бродить в траве,
И у пруда, где сумрачно и мелко,
Заснуть навек.
Но тучи солнце пеленают в темень,
Прощай, мой сад.
Пора в дорогу, но настанет время —
Вернусь назад.
Неспешным шагом вдоль дорожки мерить,
Стихи шептать,
Чтоб снова в сказку захотеть поверить
И садом стать.
1994
Сумерки в Гайд парке
В пятнах темных на холмах зеленых
Стайкой копошится детвора,
В перекрестьях веток обнаженных
Птицы затихают до утра.
Солнце низко клонится к закату,
Стекленеет водоема гладь,
Шеи выгнув, к домику пернатых
Лебеди скользят на остров спать.
Гонится за белкой пес игривый —
В сумерках ее не углядеть,
И с губной гармошкой сиротливо
Нищий на скамейке сядет петь.
Гулкие шаги прохожих редких
Чуть тревожат тишины обман,
Сизой дымкой на уснувших ветках
Зависает клочьями туман.
Мне бы в этот вечер набродиться
Так, чтоб под ногой земля плыла,
А потом в часовне помолиться,
Чтобы вечной эта жизнь была.
1994
Отдых в Турции
Анталья. Сера-бич. Деревья. Море.
Восьмиугольный номер. Зеркала.
Безлюдно. И стоит в ночном дозоре
Водой и ветром стертая скала.
Здесь солнце триста дней, но мне не светит.
Дождь. Рокот волн все глуше, тяжелей.
И, как усы седые, никнут плети
На старых пальмах, мокрых до корней.
Промокло небо, зелень, черепица,
В пустом саду зеленый ворс ковров,
И люди, как напуганные птицы,
Забились в клетки душных номеров.
Еще от автора Валерий Александрович Дудаков
Валерий Дудаков – художник, поэт, коллекционер, одним из первых организовавший во второй половине 80-х годов выставки из частных коллекций в России и за рубежом. Сейчас он, можно сказать, старейшина этого собирательского цеха. Четверть века проработав художником-оформителем, в том числе главным художником фирмы «Мелодия», он изменил в 70-е годы стиль оформления грампластинок. Его давние отношения с выдающимися советскими композиторами Шостаковичем, Хачатуряном, Щедриным, музыкантами Гилельсом, Ростроповичем, дирижерами Светлановым, Рождественским позволили ему быть своим и в мире музыки. В.