Избранное - [27]

Анна Вебер была далека от этого. Ей хотелось одного — процветания клиники, и жила она только доктором Таубером: его улыбкой, стремясь предупредить каждое недовольное движение его бровей, ограждая его от забот и добиваясь возможно больших доходов от клиники. О его жене она была невысокого мнения. В глубине души она презирала ее за растительный образ жизни, за равнодушие к мужу, человеку исключительному, достойному преданности и самопожертвования. Иногда, увидев, как прогуливается разряженная Минна, низенькая, толстенькая, покачивающаяся на коротеньких ножках, с самодовольным спесивым лицом, Анна называла ее про себя клопихой. Но доктору Тауберу она не говорила о его жене ни слова. При встречах с ней Анна была очень вежлива, называла ее «уважаемой госпожой» и отвечала, как вымуштрованный солдат своему начальнику.

Анна прекрасно понимала, почему доктор женился на Минне. У нее было приданое, а доктору нужны были деньги, чтобы начать карьеру. Жалко, что ему не посчастливилось иметь более любящую жену, более достойную такого необыкновенного человека.

Всего лишь раз на ясном небе ее любви к доктору Тауберу появилось облачко.

Сосед Анны, почтовый чиновник, овдовевший несколько лет назад, оценив ее рачительность и серьезность и не внимая сплетням, распространяемым в городе, поскольку не замечал за Анной ничего плохого, решил, что с этой хозяйственной женщиной, которая к тому же будет приносить в дом и жалованье, они составят замечательную пару. Видимо, он поведал о своем намерении кому-то из приятелей, поскольку доктор Таубер получил анонимное письмо, в котором его извещали о том, что Анна Вебер выходит замуж за господина Гауптмана.

У доктора похолодело на сердце. Он не поверил ни одному слову, он был убежден, что Анна любит его и предпочтет его всему миру и даже самому господу богу, что она не может без него жить, как не может человек жить без воздуха, но он, как и каждый любящий человек, чувствовал необходимость, чтобы она сама сказала ему об этом, чтобы она повторила, чтобы поклялась!

Держа это ужасное письмо длинными, слегка трясущимися пальцами и глядя куда-то в сторону, он без всяких предисловий, улыбаясь, спросил ее:

— Ты выходишь замуж за господина Гауптмана?

Анна окаменела, потом возмутилась:

— Я? Замуж? И ты можешь в это поверить? Ты спрашиваешь об этом меня?

Он снова засмеялся, словно это была шутка.

— Есть хоть доля правды во всем этом? Он просил твоей руки?

— Да, он дважды просил моей руки, но я ему отказала.

— Он порядочный, хороший человек? С будущим?

— Да, хороший и порядочный, у него хорошая служба, но мне даже и в голову не приходило… Как ты можешь спрашивать, когда… когда я люблю тебя! Разве хоть один человек на свете сравнится с тобой, мой ангел? Ведь я так счастлива!

— Твое замужество было бы для меня огромным огорчением! — откровенно признался доктор Таубер.

Потом он поджег это подлое письмо и держал его над пепельницей, пока оно не стало пеплом. Он был доволен и полностью успокоился.

В тот вечер доктор Таубер на четверть часа дольше обычного пробыл с Анной.

В тот же вечер, лежа рядом с Минной, он серьезно размышлял: если кто-то пишет ему гнусную анонимку, то это значит, что в городе продолжают верить в его связь с Анной и, следовательно, он должен соблюдать осторожность, величайшую осторожность.

С этих пор на людях он стал еще холоднее с Анной.

И еще раз с Эгоном Таубером произошел странный, обеспокоивший его случай. В клинике лежал больной, очень разговорчивый, наивный и назойливый человек из другого города. Он не знал местного общества, но интересовался всем и радовался любым слухам; в те дни, когда у него не было температуры, он переходил из одной палаты в другую, комментировал газеты или вмешивался в чужие рассказы о переломанных костях, гнойном аппендиците, сложной анестезии.

Таубер делал послеобеденный обход. Была осень, шел дождь. Больные дремали. Доктор с профессиональной улыбкой твердым и легким шагом вошел в комнату говорливого пациента в сопровождении дежурного врача и двух сестер. Рукава халата были засучены, обнажая его большие красивые руки.

Больного лихорадило, и он был разговорчивей, чем обычно.

— Что скажете, господин доктор, ведь осень наступила, не правда ли? Надеюсь, будут еще солнечные дни? Я с нетерпением жду, когда представится возможность погулять по вашему райскому саду, по вашему изумительному парку, ведь я лишен этого удовольствия.

Таубер все с той же профессиональной улыбкой, молча измерил его пульс. Больного так и подмывало:

— Завтра приедет моя жена навестить меня. Вчера я получил телеграмму.

Доктор любезно сделал вид, что очень обрадован:

— Да? Приедет ваша жена? Очень приятно. Это поднимет ваш жизненный тонус.

Приободренный и обрадованный, больной еще больше воодушевился. В его лихорадочном мозгу всплыли отрывки каких-то слухов, которые он слышал накануне, но хорошенько не понял. С опечаленным и озабоченным видом он произнес:

— А вы, господин доктор, как я слышал, разводитесь? Сочувствую, весьма сочувствую.

Дежурный врач не мог удержаться, и на его юном, свежем лице расплылась улыбка, а сестры потупили глаза. Лицо Таубера осталось неподвижным, только глаза потемнели. Он сухо проговорил: