Избранное - [185]

Перевод Т. Бурдуковой.

© Перевод на русский язык «Прогресс», 1976

ДВОЕ ИЗ ОДНОЙ ДОЛИНЫ

Дорлиг передал дела другому и сидел, ожидая, когда все разойдутся, чтобы уйти незамеченным. Он подробно рассказал своему преемнику о людях, с которыми ему предстоит работать, изо всех сил стараясь скрыть свое настроение — не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о его истинных чувствах сейчас, когда он принял решение уйти с работы.

— Ну что ж, уйду отсюда, дам отдых старым костям. Вернусь к технике, возьмусь за баранку. Была бы специальность, а работа всегда найдется. У меня же есть диплом, — со смехом сказал он девушке, заведующей канцелярией. Но она уловила в его голосе нотку обиды, которую Дорлиг не в силах был скрыть, заметила глубокие морщины на лбу и неестественную улыбку Дорлига и пожалела его.

— Хорошо, когда у человека есть диплом. Тогда он нигде не пропадет, — сказала она, чтобы подбодрить его.

Дорлиг благодарно кивнул ей и вышел. Громко хлопнула за его спиной дверь, точно отмечая, что он никогда больше не войдет сюда. Дорлиг спустился по ступенькам каменного крыльца и решительно зашагал через двор, засунув руки в карманы широкого черного пальто. Он и сам не знал, куда идет, и постепенно гордый, решительный шаг его замедлялся, угасала улыбка, которую он старался удержать на губах. Снова вспомнилось ему, как он просил проверить еще раз все документы, как обсуждали его на собрании управления, и снова поднялась в душе обида. Ему никого не хотелось сейчас видеть, и потому он шел, выбирая самые глухие переулки. И все же не избежал встречи: по переулку шла женщина-письмоносец с коричневой сумкой на боку. Даже ее он не хотел видеть в эту минуту, точно в приказе об увольнении была и ее подпись. «Позавидуешь этой женщине: уже лет десять ходит она по одной и той же дороге со своей сумкой, то пустой, то полной. Впрочем, я-то буду работать на машине, — гордо подумал он, — неплохо было бы стать шофером аймачного управления. Это неплохая работа, я же знаю хозяйство. Постой! Я даже не успел прочесть приказ — постеснялся этой девчонки из канцелярии. Интересно, что там?» Он спрятался за угол дома, чтобы никто не увидел его, и вынул из кармана тонкий листочек. Ветер вырывал бумагу из рук, он с трудом разбирал неясный шрифт: «Не считался с мнением коллектива, халатно относился к порученной работе, утратил чувство ответственности, не выполнял план, проявил отставание в работе».

«Ну что ж. Пусть будет так. Похожу в отсталых. У меня есть диплом, есть знания. Пусть проверят. Зря только слова тратили, писали все это. Я вот читал недавно в газете передовицу, перепечатанную из «Унэн»[84], где говорится о весенней посевной кампании. Не зря я в последние годы занимался в кружке конкретной экономики — теперь неплохо разбираюсь в этих вопросах. Сейчас наша партия и правительство принимают все меры для увеличения поголовья скота, обращают внимание на постройку хашанов. Я знаю, например, что Советский Союз сделал новые шаги в освоении космоса. А меня записали в отсталые».

Он сердито смял тонкую бумагу и отбросил в сторону. Потом снова зашагал, подняв высокий воротник пальто и наклонив голову. Он искоса поглядывал из-под козырька светлой теплой кепки, нахлобученной на лоб так, что видны были только оттопыренные губы да выступающий вперед подбородок.

Дорлиг проходил мимо стройки. Сквозь щели забора он увидел, как девушки в забрызганных краской и известью комбинезонах подносят каменщикам кирпич. Дорлиг презрительно усмехнулся: «Неужели я хуже этих замарашек?» До него донеслись какие-то звуки — не то смех, не то пение. Дорлиг прислушался. Да, они и в самом деле пели. «Как они могут петь и смеяться здесь, на стройке. Среди всей этой грязи и пыли, — досадовал он. — И вообще, какие могут быть песни во время работы!» Дорлиг сердито зашагал прочь. Он и сам не заметил, как очутился возле дома. Вошел, с громким стуком захлопнул дверь.

Сынишка, неуклюже и неуверенно ступая, подбежал к нему и обхватил его колени. Но Дорлиг резко оттолкнул его, и малыш упал. Не обращая внимания на плачущего ребенка, он скинул пальто и шапку и швырнул их прямо в детскую кроватку, стоявшую слева от входа. Взял низенький стульчик и присел к столу. Закрыл глаза, словно от боли, потом осмотрелся и закурил. Жена стирала возле двери. Она отерла рукой пот со лба, в упор посмотрела на мужа и, подойдя к плачущему сыну, сказала:

— Ну что же ты стоишь на дороге, говорила я тебе — сюда нельзя.

Дорлиг молча снял с чайника крышку, заглянул внутрь и недовольно спросил:

— Ты даже чаю не приготовила? И чем только ты занималась без меня?

— Да стирала, вот и не успела.

— Ну и ну! Даже чашки и тарелки не могла вымыть. — Он резко отодвинул посуду с остатками еды и швырнул к печке окурок. А сам, как был в сапогах и одежде, плюхнулся на покрытую белым покрывалом постель и уставился в потолок. Сквозь дымник он видел серое от пыли небо, по которому плыли редкие облака. Дети расшумелись. Дорлиг бросил на них недобрый взгляд и сердито прикрикнул:

— Да тише вы, говорят же вам. Что за дети, слов не понимают.

Мальчик снова подошел к нему, но Дорлиг оттолкнул ребенка.