Избранное - [6]

— Я дома тоже заставлял Серегу читать. Он в школу два лета бегал. Сейчас за работой, все никак не соберусь. Да и псалтыря нет.

— Ну, вот мы и почитаем, — оживился Корольков, обрадованный тем, что и Бесергенев любит псалтырь.

Он осторожно положил его на стол, раскрыл место, заложенное черной шелковой ленточкой, и начал читать тягучим голосом: «На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом…»

— А еще я люблю читать евангелие, особенно главы от Луки, — сказал Корольков, когда окончил псалом, и достал из ореховой шкатулочки книжку в яркоголубом переплете. — Если хочешь, Михаил Алексеевич, я тебе его дам почитать.

— Премного благодарим.

Уходя, Бесергенев не взял евангелия, а попросил псалтырь:

— Я к нему приловчился.

Когда Бесергенев пришел домой, Сергей собирался на улицу, гулять.

— Нечего там делать. Собак гонять? — не пустил его Бесергенев. — Почитай-ка псалтырь. Найди «на реках вавилонских» — лентой то место отмечено.

В хату вошел Митя. Услышав, что Сергей спотыкается, с трудом читая псалтырь, а старик шевелит губами, повторяя за ним слова, Митя усмехнулся, подошел к Сергею и захлопнул псалтырь.

Старик весь побагровел, часто замигал глазами и голосом, полным горечи, обратился к Мите:

— Ты вот что, милый, если тебе жаль угла, ты так и скажи: уходи, мол. А молиться мне не мешай. Я тебе ничего не говорю, когда ты на гармошке играешь и песни срамные поешь. А если у меня хаты нет, так, значит, надо мной измываться можно? Нехорошо так, — старик укоризненно затряс головой. — Нехорошо.

Сергей смотрел на Митю исподлобья, обозленными глазами, и как будто ожидая, что дед прикажет ему броситься в драку, весь напружинился и сжал кулаки.

Митя от удивления открыл рот, несколько секунд молча смотрел на, старика, потом обхватил его за шею и часто, отрывисто заговорил:

— Отец! Папаша! Да что вы?! Да молитесь! Живите! Всем хватит места.

Бесергенев легонько отстранил его; и уже более спокойным голосом сказал:

— Вы, молодые, живите, как хотите, а нас, стариков, не трогайте.

…Бесергенев каждое воскресенье звал Степана в церковь, но тот редко ходил туда.

— Некогда мне, папашка.

Старик все деньги, что зарабатывал с Сергеем, откладывал в «дальний карман», про запас, и Бесергеневы жили только на жалованье Степана. Степан не видел ни дня, ни ночи, работая, кроме мастерских, еще и на стороне: кому сарай починит, кому стекло вставит, кому что. А тут еще Елена до сих пор не могла поправиться после неудачных последних родов. Выйдет к слесарихе, целыми днями торчавшей на дворе, с курами и цыплятами, и начнет охать.

— Не знаю, почему это случилось. Может, от пожара… Я тогда упала и больно ушиблась. Может, и другой ребенок родится мертвым. Я сейчас опять беременная.

— А ты, дорогая, не печалься, — успокаивала ее слесариха. — У меня семеро умерли… Ну, кши, кши, озорники! — прогоняла она цыплят, залетавших к ней на плечи и на голову. — Ишь, ведь птица, а понимает, что я ее кормлю, вот и ласкается. — Слесариха ловила цыпленка и поила слюной, воткнув его носик себе в рот.

Степан не раз заставал Елену в слезах, первое время отмалчивался, а потом рассердился:

— Надоело это мне! Бьюсь, как неприкаянный, день до поздней ноченьки на работе, а домой придешь — тоже мало радостей.

Степан сейчас же после ужина валился на постель, не приласкав детей, не сказав жене хорошего слова.

Как-то ночью на него нашел добрый стих, и он, почувствовав, что Елена не спит, обнял ее, прижал к груди:

— Ты, Елена, не рожала бы больше. Роди еще одного и хватит. А? — прошептал он.

— Да разве это от одной меня?..

— А ты сходи к знахарке.

— Ладно, — покорно согласилась Елена.

— Ну вот и хорошо, — обрадовался Степан. — А то скоро и Петька подрастет и начнет бегать. А уже с Костей одним и то хлопот не оберешься.

2

…Подошла осень. Дороги распустились. Улицы покрылись жидкой грязью.

«Сергею сапоги, отцу сапоги, Костя в хате не сидит, того и гляди простудится, и ему какие ни есть, хотя ботинки, тоже надо; самому сапоги — обязательно. Господи, да что же это такое?» — вздыхал Степан, ворочаясь на кровати в долгие осенние ночи, и слушая шум бесконечно-нудного дождя.

Степан еще больше, чем летом, метался по Приреченску, искал работу. Уходил на нее прямо из мастерских, часто не ночевал дома.

По вечерам у Мити собирались какие-то люди, которых летом никто из Бесергеневых не видел. Во время непогоды они все сидели в хате. Старик Бесергенев прилипал ухом к дверям Митиной комнаты, слушал, о чем беседуют Митины товарищи, но ничего не мог понять.

Когда стояли погожие вечера, Митя с гармошкой выходил на крыльцо, садился и играл песни, а остальные беседовали в хате.

Однажды старик осмелился приоткрыть дверь пошире и остановился взглядом на одном парне. Был этот парень таких же лет, как и Митя, и такой же рослый. Сидел он лицом к дверям. Бесергенев заметил, что этот парень как-то упорно смотрит правым глазом, за все время не моргнув им ни разу, — боязливо стало Бесергеневу, и он тихонько затворил дверь.

«Кто такие?» — несколько дней думал Бесергенев и, выбрав сухой вечер, пошел к Королькову.

Корольков его давно не видал у себя, обрадовался, полез за евангелием, но Бесергенев остановил его: