Избранное - [4]

«Песни Невинности» изображают светлый мир детства как бы сквозь призму младенческого сознания, еще не искушенного жизненным опытом. Это своего рода ретроспективная утопия безгрешного и счастливого детства человечества, которая находит непосредственное музыкальное выражение в песне — «детской песне», «колыбельной песне», «песне няни», «смеющейся песне», «весенней песне», в песнях самого поэта. Счастье — это смеющийся невинный ребенок, и вместе с радостно резвящимися детьми смеется и радуется вся природа, слушая эти песни, — цветы, мотыльки и птицы, ягнята на зеленом лугу, охраняемые верным пастухом. Даже образы реальной нищеты и горя (маленький трубочист, черный мальчик, приютские дети, заблудившийся ребенок) не нарушают этой идиллии: страдание и горе как будто «снимаются» светлой атмосферой доброты и жалости, любви и человечности. Как маленький муравей, заблудившийся в траве, находит дорогу, следуя за светляком, так заблудившийся мальчик встречает заботливого отца, который за руку выводит его из ночного леса. Вера в провидение еще просвечивает через этот детский оптимизм.

«Песни Опыта» раскрывают картину морального и социального зла, разрушающего эту наивную идиллию. Не случайно между двумя сборниками лежат годы Французской революции (1789–1793), от первых невинных «весенних» надежд, которые связывал с нею поэт, до трагического опыта, обнажившего социальные противоречия не только во Франции, но и на родине поэта. Отсюда сознательное противопоставление этих двух сборников. Если символом «Песен Невинности» является белый и кроткий агнец, то огненный тигр, как и агнец, созданный рукой творца, выступает в «Песнях Опыта» как олицетворение зла, страшного и одновременно прекрасного в своей силе.

Но то же зло показано Блейком не только в обобщенном символическом изображении, но и в его реальном социальном аспекте: картины царящих в трущобах Лондона, на его «вольных улицах» нищеты, разврата и человеческого горя (стихотворение «Лондон») являются первыми по времени и по силе реалистического изображения в европейской поэзии нового времени, предваряя в сжатой и обобщающей поэтической форме изображение Лондона в социальных романах Диккенса.

Точно так же детские образы и темы «Песен Невинности» — маленький трубочист, приютские дети — возвращаются теперь в новом освещении, срывающем идиллический покров с реального социального зла. К ним по теме примыкают такие стихотворения, как «Маленький бродяжка», «Школьник» и др. Именно страдание невинных маленьких детей, этих «цветов столицы», их «голодный плач», их незаслуженные обиды и горе являются для Блейка (как позднее для Достоевского) самым грозным обличением несправедливости современного общества и лживого лицемерия и жестокости его морали. Потому что:

Где сияет солнца свет,

Где роса поит цветы,

Там детей голодных нет,

Нет угрюмой нищеты.

Свои более поздние лирические стихотворения Блейк уже не издавал. «Стихи разных лет» были собраны посмертно по его неизданным рукописям. Они относятся к разному времени (1793–1811) и значительно различаются по своему жанру и стилю. Среди них сохранились две баллады, несколько песен, напоминающих более ранние, и большое число эпиграмматических стихотворений на личные и общественные темы, не предназначавшихся для печати, часто очень острых и перекликающихся с большими циклами его афоризмов. Некоторые из этих поздних стихотворений не менее значительны, чем ранняя лирика: «Золотая часовня», «Песни дикого цветка», баллада «Мэри» и др.

В отличие от лирических стихотворений Блейка, создававшиеся одновременно с ними так называемые «Пророческие книги» представляют причудливое смешение трудно понятных, растянутых аллегорий с отдельными гениальными поэтическими прозрениями. Всего этих книг насчитывается десять. «Книга Тэль» (1789), «Тириель» (1789), «Видение дочерей Альбиона» (1793) имеют эпизодические темы; «Бракосочетание Неба и Ада» (1793) является своеобразным философско-поэтическим обобщением мировоззрения Блейка; незаконченные «Французская революция» (1791), «Америка» (1793) и отчасти «Европа» (1794) посвящены, как уже было сказано, современным политическим событиям; тогда как «Вала» (1797), «Мильтон» (1804–1808) и «Иерусалим» (1804–1820), вместе с примыкающими к ним «Книгой Юрайзен» (1794), «Книгой Лоса» (1795) и «Книгой Ахании» (1795), представляют различные версии и части грандиозной по своему объему мифологической эпопеи, охватывающей, по замыслу автора, как новый библейский эпос, судьбы мира и человечества от их сотворения через грехопадение и тысячелетия страданий до грядущего восстановления и освобождения, рисующегося воображению поэта как социальная утопия «Нового Иерусалима».

Эпопеи Блейка, пропитанные библейскими реминисценциями и образами античной и других древних мифологий, переосмысленными в духе его аллегорической теософии, в каком-то смысле примыкают к библейскому эпосу Мильтона, как истории «потерянного» и «возвращенного» рая. Мильтон, именем которого Блейк обозначил одну из своих последних «пророческих книг», был для него не только великим поэтом прошлого (хотя и о нем Блейк высказывался критически), но пророком религиозной и политической революции и в этом смысле образцом и учителем. Не случайно Блейк справедливо рассматривал образ Сатаны как центральный в «библейской» поэме Мильтона. В предисловии к книге «Бракосочетание Неба и Ада» он сказал очень глубокомысленно и, как обычно, парадоксально: «Причина того, что Мильтон писал в оковах, когда писал об ангелах и Боге, и свободно о дьяволах и аде, заключалась в том, что он был истинным поэтом и принадлежал к партии дьявола, сам того не сознавая». Принадлежать к «партии дьявола» означало для Блейка — бороться против существующего государства и общества и против официальной религии и церкви, оправдывающей их существование.