Избранное - [32]

— Кускуссу — вилкой! — сердито пробурчала Селима. — Вот еще выдумал. Не шути, ради пророка, Мухсин! Дай мне скорее ложку, и Аллах вознаградит тебя. Стыдись! Сейчас не время для шуток. Давай ложку.

— Он же тебе сказал, что ложек нет, — с напускной суровостью сказала Шахла. — Возьми вилку и молчи. Ешь как все!

Сельма протянула руку и взяла вилку, продолжая ворчать.

— Как это есть вилкой? Разве это годится для кускуссу?

Слепая опустила вилку в миску так, словно перед ней был кусок мяса, и, конечно, не зацепила ни крупинки. Поднеся вилку ко рту, она убедилась, что на ней ничего нет. Ее подруги расхохотались, но громче и веселей всех смеялся маленький Мухсин.

— Посмотрите, — кричал он, — она не умеет есть кускуссу вилкой!

Он хотел научить Сельму держать вилку так, чтобы захватывать ею крупинки, но певицы жестами попросили его не делать этого. Нагия громко сказала, подмигивая ему:

— Оставь ее! Разве она некрасиво ест? Чем плохо?

И шепнула Мухсину на ухо:

— Если она будет так есть, то, клянусь Аллахом, не подберет за весь вечер и десяти крупинок. Оставь ее, ради пророка, Мухсин! Посмотрим, что она будет делать. Это забавно, дай нам немножко посмеяться!

Мухсин согласился и прикрыл рот рукой, сдерживая смех, но потом снова взглянул на Сельму и простодушно сказал:

— Значит, она совсем не будет есть? Ты не будешь есть с нами, Сельма? Ведь это очень вкусно. Надо, чтобы ты тоже ела. Я тебе помогу, Сельма.

И он начал учить слепую подбирать кускуссу вилкой.

Шахла молча, пристально наблюдала за ним.

— Какое у тебя доброе сердце, Мухсин! — с чувством сказала она.

К полуночи веселье и шум были в полном разгаре. Ансамбль исполнил несколько арий и песен, перемежая их длительными паузами. Восхищенные слушательницы окружали певиц, подобно звездочкам вокруг полумесяца на египетском национальном флаге. Все внимательно слушали. Но это отнюдь не значит, что женщины не выражали своих чувств, — наоборот, возгласы восхищения и восторга иногда даже заглушали пение. На всех лицах было одинаковое выражение, все сияли от радости. Так действовала на них музыка. Она заставляла их души сливаться воедино; казалось, что звуки, которым они внимали, обладают божественной силой, превращающей всех в одно существо.

Вскоре после полуночи к госпоже Шахле подошла одна из женщин и шепнула певице на ухо несколько слов, которые та вполголоса немедленно передала остальным. Певицы мгновенно приосанились, лица их приняли серьезное, озабоченное выражение. Они подняли свои инструменты над головой, как поднимают оружие воины, услышав приказ о наступлении.

Вдруг послышались резкие протяжные возгласы, и появилась невеста. Она была в белом шелковом платье, на ее голове сверкала диадема. За ней следовали родители и родственницы. Слева от невесты шли служанки. Они разбрасывали во все стороны соль и кричали:

— Кто любит пророка, пусть молится о нем!

Горделиво покачиваясь, невеста взошла на возвышение, села и, развернув платок, принялась складывать в него разбросанные гостями свадебные деньги. Оркестр гремел, наполняя комнату страшным шумом.

Появился мужчина, возвещая о прибытии жениха, а за ним в дверях показался и сам новобрачный. Он с улыбкой кивнул сопровождавшим его товарищам, которые остались стоять у дверей харима[37], в надежде увидеть лицо невесты. Однако это не мешало им заглядываться на других хорошеньких женщин и улыбаться им.

Жених прошел между женщинами, которые пожирали его глазами и шепотом обменивались своими впечатлениями. Дойдя до возвышения, он остановился и смущенно приподнял белое шелковое покрывало, ниспадавшее с диадемы невесты.

Все вытянули шеи и, затаив дыхание, поднялись на цыпочки в почтительном молчании. Музыкантши тоже не спускали с жениха глаз.

Но вот жених откинул покрывало, улыбнулся и, склонившись к руке невесты, поцеловал ее. Затем он взошел на возвышение и сел рядом с ней.

Раздались радостные, ликующие крики, восторженные восклицания. Певицы запели громче.

Внезапно послышалось щелканье кастаньет, и на середину зала выбежала полуобнаженная, ослепительная в своем золотистом наряде Шахла.

Зал мгновенно затих, наступила полная тишина. Изумленные и зачарованные гости впились глазами в танцовщицу, следя за плавными движениями ее прекрасного стана, нежного живота и грудей, подобных спелым плодам. Все тело Шахлы ритмически двигалось и извивалось в такт ударам барабана и бубна.

Но самый большой восторг выражали детские глаза Мухсина. Он не впервые видел, как танцует Шахла. Ему и раньше случалось любоваться ее танцем. Но сейчас, когда все восторженно глядели на танцовщицу, Мухсин в первый раз почувствовал гордость и счастье оттого, что он с ней знаком, что живет с ней под одной крышей. Ведь он даже участник ее ансамбля!

Шахла еще не кончила танцевать, а хозяева дома, родственники и гости уже подходили к ней и прикладывали к ее лбу золотую монету — гинею или бинту.

Когда голова Шахлы склонялась под тяжестью золота, она снимала монеты платком, чтобы можно было прикладывать к ее лбу все новые золотые.

Те, у кого не было золота, — рассыпали по полу мелкие монеты, и певцы вместе с лакеями, слугами и служанками бросались их подбирать.