Избранное - [37]

Глыба наконец одолела парня с кабаньей шеей, и он рухнул на колени в песок. В таком положении он не мог издать ни крика, ни вопля. Раздался лишь тихий стон. Услышав его, безобразный юноша кинулся к сопернику, словно очнулся от сна, и попытался столкнуть камень, навалившийся на него, но не успел и коснуться камня руками — парень с кабаньей шеей уже лежал ничком на песке, послышался хруст раздавленных костей, из глаз и рта хлынула алая кровь. Это был конец несчастного силача.

Безобразный парень молча взглянул на мертвого соперника, затем устремил страдальческий взгляд на застывших в страхе зевак, словно требуя безмолвного ответа. Но они стояли под ярким солнечным светом, опустив глаза, и молчали,— ни один не поднял глаз на его безобразное лицо.

6

Люди Страны Высокого неба уже не могли больше равнодушно относиться к безобразному юноше. Одни открыто завидовали его недюжинной силе, другие безропотно, как собаки, подчинялись ему, третьи жестоко насмехались над его грубостью и простоватостью. И только несколько человек искренне ему доверяли. Однако было ясно, что и враги, и друзья испытывают на себе его власть.

И сам он, конечно, не мог не заметить такую перемену к себе. Но в глубине его души еще жили тяжелые воспоминания о парне с кабаньей шеей, который так страшно погиб из-за него. И ему были тягостны и доброжелательность друзей, и ненависть врагов.

Он избегал людей и обычно бродил один в горах, окружавших селение. Природа была добра к нему: лес не забывал услаждать его слух, тоскующий от одиночества, приятным воркованьем диких голубей; болото, заросшее тростником, чтобы утешить его, отражало в тихой воде теплые весенние облака. Любуясь фазанами, вылетающими из колючего кустарника или зарослей мелкого бамбука, форелью, резвящейся в глубокой горной реке, он находил покой и умиротворение, которого не чувствовал, находясь среди людей. Здесь не было ни любви, ни ненависти — все одинаково наслаждались светом солнца и дуновением ветра. Но... но он был человеком.

Порою, когда он, сидя на камне у горной реки, следил за полетом ласточек, скользящих крылом по воде, или под магнолией, в горном ущелье, прислушивался к жужжанию пчел, которые лениво летали, опьянев от меда, его вдруг охватывала невыразимая тоска. Он не понимал, откуда она, знал только, что чувство его непохоже на печаль, которую он испытал, когда несколько лет назад потерял мать. Если он не находил матери там, где обычно привык ее видеть, его охватывало ощущение тоскливой пустоты. Однако нынешнее его чувство было сильнее, чем тоска по матери, хотя сам он этого не ощущал. Потому, блуждая по весенним горам, подобно птице или зверю, он испытывал одновременно и счастье, и страданье.

Измученный тоской, он часто забирался на верхушку высокого дуба, раскинувшего свои ветви на склоне горы, и рассеянно любовался видом долины, лежавшей далеко внизу. В долине, неподалеку от Тихой небесной реки, было его селение, и там, похожие на шашки го[139], тянулись ряды крытых тростником крыш. Над крышами струились едва заметные дымки домашних очагов. Сидя верхом на толстой ветке дуба, он отдавал себя надолго дуновению ветра, прилетавшего из селения. Ветер шевелил мелкие ветви дуба, в солнечном мареве стоял аромат молодой листвы, и всякий раз, когда порыв ветра достигал его ушей, в шорохе листьев ему слышался шепот:

— Сусаноо! Что ты все ищешь? Разве ты не знаешь, что ни над горами, ни в селении нет того, чего ты жаждешь. Иди за мной! Иди за мной! Что же ты медлишь, Сусаноо?

7

Но Сусаноо не хотел следовать за ветром. Значит, что-то привязывало его, одинокого, к Стране Высокого неба. Когда он спрашивал себя об этом, лицо его покрывалось краской стыда: в селении была девушка, которую он тайно любил, но в то же время понимал, что не ему, дикарю, любить ее.

Сусаноо впервые увидел эту девушку, когда сидел на верхушке дуба на склоне горы. Он рассеянно любовался белеющей внизу извилистой рекой и вдруг услышал светлый женский смех под ветками дуба. Этот смех дробно рассыпался по лесу, будто мелкие камешки, брошенные на лед, и вмиг нарушил его грустный сон среди белого дня. Он рассердился, как если бы ему выбили глаз, и взглянул вниз, на полянку, устланную травой, — три девушки, видно, не замечая его, смеялись в лучах яркого солнца.

На руках у них висели бамбуковые корзины,— наверно, они пришли за цветами или почками деревьев, а может, за аралией. Сусаноо не знал ни одной из них, но по красивым белым покрывалам, ниспадавшим на плечи, было видно, что они не из простых семей. Девушки гонялись за горным голубем, который не мог подняться достаточно высоко над молодой травой, и одежды их развевались на легком ветерке. Голубь, ускользая от них, изо всех сил хлопал раненым крылом, но не в силах был взлететь.

Сусаноо глядел на эту беготню с высокого дуба. Одна из девушек бросила бамбуковую корзину и попыталась схватить голубя, но тот, непрерывно взлетая и роняя белые, как снег, мягкие перья, не давался ей в руки. Сусаноо мгновенно повис на толстой ветви и тяжело спрыгнул на траву под дубом, но, прыгая, поскользнулся и съехал на спине прямо под ноги оторопевшим девушкам.