Избранницы - [17]

— Что же?.. Что сестра хотела мне сказать?

Она протянула руку к бумажному мешочку, лежавшему на столе.

— Возьми это. Там чистые куски свежей сдобы.

Я торопливо схватила мешочек и устремилась к двери, пробормотав на ходу:

— Дай бог вам здоровья… А я теперь пойду.

Монахиня не солгала. Остатки сдобы действительно были свежими, хрустящими, а если попадался и черствый кусок, то мои крепкие зубы все равно могли быстро с ним справиться. Я заперлась в умывальной и усиленно работала челюстями до тех пор, пока не очистила мешочек до последней крошки.

Сытый желудок вселил в меня самое сердечное расположение к сестре Барбаре. Убежденная, что при ее теперешнем одиночестве мое присутствие может стать подлинным благодеянием, я вновь направила свои стопы к детскому саду, дабы выразить негоднице искреннюю признательность.

Сестра Барбара стояла у окна в пустом, уже погрузившемся в сумерки помещении детского сада. Приподнявшись на цыпочки и уперев нос в стекло, отчего он казался расплющенным, она всматривалась в промокшие деревья. За ее спиной, у противоположной стены зала, дремали уложенные в ряд на низких скамеечках детские игрушки. Из мрака, окутывавшего стены, выглядывали косматые лапы плюшевых мишек, головы деревянных коней; последние отсветы дня, проникавшие через окно, играли на жестяном горне, на льняных косах краковянки. Пол, застланный линолеумом, казался слишком черным и бездонным. И сколь ничтожными были на этом фоне и смешные детские игрушки, и темный, совсем затерявшийся в просторном помещении силуэт монахини!

— Прошу вас… — прошептала я, оглядываясь на спящие игрушки.

Монахиня ничего не ответила. Тогда я подошла к ней еще ближе.

— Зачем ты пришла?

Этот благожелательный шепот избавил меня от страха. Я тихонько засмеялась, обрадованная тем, что никто во всем доме не знает, как мы сидим сейчас вместе с сестрой Барбарой в огромном зале, где мирно дремлют плюшевые мишки и тряпочные паяцы.

— Да я просто так пришла.

Монахиня внимательно рассматривала меня.

— Давно уже ты здесь?

— О да, давно! Я пришла в приют прошлой осенью. Осталась на второй год в седьмом классе, чтобы только не идти в белошвейную мастерскую.

Я взглянула на черный велон сестры Барбары, и меня вдруг охватило чувство жалости.

— Сестра, скажите мне, пожалуйста, почему девушки идут в монастырь?

Монахиня повернулась ко мне лицом.

— Разве ты не знаешь? Не знаешь девушек, которые приезжают в монастырь на коне, с манеркой вина на поясе?.. Одна из них любила свободу, не признавала над собою ничьей власти. Тот, которому она не хотела покориться своим сердцем, наложил на себя руки. Чтобы понести заслуженную кару, она решила до конца жизни быть покорной и служить богу. Надломленную раз и навсегда гордость она оставила у монастырского порога. Другая убежала ночью с бала и в карете приехала прямо к монастырской калитке. Ты не слышала об этом?

Мне припомнились все те россказни, которые предшествовали приезду новой монахини, — россказни о ее богатстве, знатном происхождении, шикарном приданом. Осененная догадкой, я воскликнула с испугом:

— Так, может быть, сестра была бедной? Такой же бедной, как наши приютские девчата?

И вдруг я очутилась в сильных объятиях. Монахиня обнимала меня, целовала в щеки, а выпустив наконец, сказала спокойно:

— Таля, Таля! Девушки надевают на себя монашескую рясу по причинам очень, очень разным. К чему же сейчас рассказывать об этом сказки?

Сестра Барбара села на лавочке и, улыбаясь каким-то своим внутренним мыслям, начала раскачиваться взад и вперед.

— Что вы там спрятали? — дотронулась я до мягкого предмета, торчащего из рукава рясы. — Мишка!..

С удивлением оглядела я плюшевую игрушку.

— Почему вы его спрятали?

— Нужно пришить ему уши, — негромко ответила монахиня. — Лапки я уже починила. Еще вставить бы ему новую пружину в живот — и был бы совсем как новый.

Опустив головы, мы рассматривали игрушку при скупом свете, проникавшем через окно.

— Он был совсем негодный, — пояснила сестра Барбара. — Принесла его в детский сад одна девчушка и через несколько дней выбросила в корзину. Я вынула его оттуда. Починенного мишку можно будет дать Эмильке или Стасе. Взять из мусорной корзины выброшенную туда игрушку не является грехом, — добавила монахиня поучающим тоном, сразу напомнившим сестру Алоизу. — А нашим детям не во что играть. Если бы у меня было много денег… — вздохнула сестра Барбара и умолкла.

— То что бы вы сделали? Что бы вы хотели сделать для себя? Ну, скажите, сестра!

— Для себя? — Монахиня закрыла глаза и, откинув голову назад, сказала: — Думаю, что я с большой охотой напилась бы горячего кофе. Хорошего, горячего ячменного или желудевого кофе! Сестра Романа всегда подает нам холодный и с огромной гущей. — Сестра Барбара поднялась с лавки. — Ну, будь здорова, Наталька! Мне нужно идти в часовню. А это еще что? — спросила она с испугом.

Плотно прижавшись к оконному стеклу, в зал заглядывали чьи-то злые физиономии. За нами подсматривали. Я отскочила к стене. Монахиня поспешно вышла из зала.

Лежа вечером в кровати, я вспоминала наш разговор и, радостно взволнованная, твердо решила стать достойной доверия сестры Барбары, защищать ее от всяких напастей, — словом, сделаться верным и мужественным другом преследуемой.