Избранницы короля - [57]

Она любила его и ради этой любви, ради того, чтобы вернуть его нежность, согласна была на любые унижения.

Она не станет говорить ему о своем решении; пусть перемена ее отношения к леди Кастлмейн окажется сюрпризом для него. Быть может, еще не поздно все исправить.

Покидая под утро здание Петушиной Арены, в котором располагались апартаменты его любовницы, и направляясь к себе, Карл размышлял о Екатерине. «Интересно, многим ли во дворце известно о его еженощных прогулках в апартаменты Барбары и обратно, — думал он. — И знает ли о них Екатерина?.. Бедняжка! Все-таки жестоко с его стороны выказывать к ней такую холодность. Он слишком многого от нее хочет. Может ли девушка, наивная, неопытная и воспитанная в такой непомерной строгости, встать на точку зрения пресыщенного гуляки? Нет».

Екатерина вела себя в полном соответствии со своими представлениями; она выполняла свой долг. Ему, с его всегдашним стремлением найти самый легкий выход из любого затруднения, следовало бы брать пример с ее целеустремленности. Ведь она почти безропотно сносит от него все обиды и унижения — а надо сказать, что он ведет себя просто возмутительно.

Она королева, и потому он должен положить конец этому вопиющему безобразию. К тому же Барбара бывает порой совершенно несносна. Да, он должен удалить леди Кастлмейн от двора! Это будет его первой уступкой Екатерине; постепенно он даст ей понять, что готов вернуться к их прежним, счастливым взаимоотношениям.

«Бедная, простодушная Екатерина! — думал он. — Славная моя упрямица!.. Впрочем, можно ли винить женщину, которая упрямится в таком вопросе?.. Да, надо будет поразмыслить, как лучше уладить наши с нею неурядицы».

И, успокоив таким образом свою совесть, он увереннее зашагал к себе в апартаменты.

Неожиданная перемена королевы к леди Кастлмейн вызвала всеобщее недоумение.

Теперь Екатерина не только заговаривала с нею, чего прежде никогда не случалось, но как будто и впрямь предпочитала общество Барбары любому другому, при этом именовала ее не иначе, как «любезная леди Кастлмейн».

Бедняжка, она так стремилась поскорее завоевать расположение короля, что, раз решив перемениться, не могла уже ждать ни дня.

Те немногие, кто продолжал по мере возможности заискивать перед королевой, теперь забеспокоились и начали припоминать собственные нелестные отзывы о Барбаре. Придворные, отвернувшиеся от Екатерины после ее размолвки с королем, в равной степени были озадачены.

Кларендон решил, что на королеву ни в чем нельзя положиться.

— Она совершенно утратила свое достоинство, — говорил он герцогу Ормондскому. — Ведь хотя я сам столько раз уговаривал ее не упрямиться, все же ее твердость и последовательность вызывала невольное уважение. Теперь же никто не знает, чего от нее ждать дальше. Право, леди Кастлмейн — и та внушает больше доверия.

Король тоже недоумевал. Он не просил от нее таких жертв. Уж лучше бы она сохранила прежнюю холодность в отношениях с Барбарой! Воспылать неожиданной любовью, после такого совершеннейшего презрения, — это по меньшей мере глупо.

«Стало быть, я напрасно о ней беспокоюсь, — заключил он. — Она совсем не та, за кого себя выдавала. Оказывается, она взбалмошна и непостоянна, а ее отказ принять Барбару происходил не из чувства долга, а из чистого упрямства».

И, пожав плечами, он решил, что лучше всего предоставить событиям развиваться своим чередом.

В честь нового года — первого из тех, что Екатерине предстояло встретить в Англии, — король давал большой бал в Уайтхоллском дворце.

Огромная зала была до отказа заполнена зрителями, пришедшими полюбоваться на танцующих. Король, в черном костюме, украшенном сверкающими бриллиантами, весь вечер находился в окружении придворных красавиц и кавалеров; он танцевал изящнее всех и смеялся веселее всех. Немного поодаль сидела королева в обществе Эдварда Монтагью и нескольких придворных. Она много улыбалась и что-то говорила на своем ломаном английском, однако взор ее то и дело с тоской обращался к высокой фигуре мужа.

Вот он вывел Анну Йоркскую на бранль. «Какая она грузная и неловкая рядом со своим грациозным партнером», — подумала Екатерина. Герцог Йорк пригласил на танец герцогиню Бэкингем. Бедная простушка Мэри Ферфакс! Она так старалась угодить своему красавцу супругу, что Екатерина сочувствовала ей всею душою. Но больше всего взоров привлекала следующая пара, вышедшая на бранль вслед за королем. Джеймс Крофтс, высокий, темноволосый, поразительно похожий на своего отца, вел за руку самую неотразимую из всех блиставших на балу красавиц. Когда она, со своей великолепной золотисто-каштановой копной, голубыми глазами и ослепительными драгоценностями, затмевавшими драгоценности всех остальных дам, вышла на середину залы, по рядам горожан, пришедших поглазеть на королевский бал, пронесся вздох завистливого восхищения.

По высокомерию, с которым держалась леди Кастлмейн, было видно, что она прекрасно осознает собственную силу; сейчас ее вдобавок забавляло то обстоятельство, что король явно заметил пылкие взоры, кидаемые на нее ее молодым партнером по танцу.

— Вон она, та самая миледи Кастлмейн!.. — разносился по зале шепот зрителей. — Вот это красавица! Вот это бриллианты!..