Избранная проза - [121]

Перед таким упорством Ханна почувствовала себя беспомощной. В последний момент в голову пришла спасительная мысль: «Но вы же играете в черную кассу на работе…» — «Это другое дело, — сказал уборщик, — подождите». Он полностью загрузил тележку посудой, знаком указал Ханне следовать за ним и откинул занавес перед мойкой. «Мони, ящик!» — прокричал он под стук посуды и исчез. Ядреная девица в короткой рабочей блузе с мокрыми пятнами вытерла руки о фартук из грубой материи, обвязанный вокруг бедер. Она достала со стенной полки ящичек из-под сигар и приглашающе встряхнула содержимое. «Всегда пожалуйста», — сказала она. В ее улыбке сквозила дерзкая фамильярность. Ханна уронила монету в копилку, ей почему-то потребовалось объяснить свое появление. «Я свалилась как снег на голову», — сказала она, оглядевшись вокруг. «Приходите хоть каждый день», — девица снова побренчала монетами. «Я хотела отблагодарить господина… он нашел мою сумку…» Девица рассмеялась. Она отложила ящичек и наклонилась над моечным желобом; стали видны кривые ноги. Смеясь, она повернула голову к Ханне. «Он теперь вообще боится денег как черт ладана. Он сидел из-за махинаций с чеками». «Ах, вот как», — сказала Ханна и попятилась из комнаты. Ее больше смутила собственная реакция на услышанное.

На площади ветер гнал мелкий колючий снег. Ханна подняла каракулевый воротник и уткнулась лицом в поднятое левое плечо. Сумку она держала обеими руками перед животом. Она хотела заглянуть в магазин, где торговали шерстью, — теперь он превратился в нечто вроде грота; направленный свет электрических ламп выхватывал из ниш разноцветные клубки шерсти. После переоборудования магазин назвали павильоном. Французское название лавки странным образом отпугивало Ханну, и перед тем, как переступить через порог, она всякий раз собиралась с силами. Зато потом она с наслаждением ощупывала пахучие мотки шерсти, проверяя их на мягкость и упругость. Прежде она покупала либо один моток для детских варежек, либо несколько, чтобы хватило на свитер. Однако ее деревенская вязка не могла угодить Андреа, и Ханна теперь довольствовалась лишь осмотром пряжи. Выходя из лавки, она всегда улыбалась продавщицам, будто прося прощения. Те неизменно сохраняли приветливость.

На этот раз лавка была закрыта на учет. «Правильно, — подумала Ханна, — январь. И понедельник. В такую погоду клиентов не дождешься».

Она пошла дальше, но колкие ледяные кристаллы, летевшие почти горизонтально, заставили ее искать убежища. Нужно было взять зонтик, однако он, как назло, в починке. Она собиралась зайти в комбинат бытового обслуживания, но до него далеко, а погода мерзкая. И расписание у них странное, можно прийти к закрытым дверям. Позвонить по телефону-автомату? Ханна почему-то боялась этих аппаратов. Лучше спросить у прохожих.

Она стояла у грубо окрашенного забора, отделявшего невосстановленные строения от улицы. Кариозные кирпичные стены странного лососевого цвета и нагроможденные каркасные рамы возвышались до крыш уцелевших зданий. Ей показалось, что она заглянула в утробу старого города; снег покрывал развалины. Там тоже когда-то жили люди, подумала она, но остереглась додумать мысль до конца. Снова возник страх перед бомбами. Что если они сейчас опять упадут и превратят в руины уцелевшие дома города? Руины эти еще не одно десятилетие свидетельствовали бы о бренности всего земного. Если, конечно, будет кому свидетельствовать, подумала она.

Фасады уцелевших зданий сохранили импозантность. Правда, смог вычернил их, а купеческая пышность исчезла. Неоновая реклама и пышное оформление витрин новых магазинов выглядели неуместными на фоне старых тесаных плит песчаника. Но кой-какие символы прежних надежд выдержали испытание. Всякий раз Ханна любовалась двумя слоновьими головами почти в натуральную величину, которые обрамляли портал углового дома. Что же под ними продавали? Южные фрукты? Шоколад? Чай? Или изваяния из патинированной листовой меди были задуманы просто как приманка для глаз? Бабушки будут показывать внукам слоновьи бивни, и глубоко в подсознании отложится своеобразие торгового дома… Стремление выделиться сквозило и в другом. Через проход между стенами из глазурованного кирпича тянулись скрещенные световые лучи, преломленные цветным стеклом. Вереница причудливых созданий, полулюдей-полузверей, образовывала фриз, разделявший этажи другого здания. Ханна угадывала за зданиями склады, погреба, своды, запах кож, кореньев, аптекарских и хозяйственных товаров… Она втянула носом затхлую влажность и рассмеялась над собой. Какой же ты еще ребенок! Деревенская девочка, приехавшая в город. И с такими же надеждами!

Но табаком действительно пахло. Ханна наконец-то добралась до старой лавки, где ей всегда были рады. Сегмент огромного глухого свода был обшит мореными досками, свободными оставались только невысокая витрина и узкая дверца. Переступая через порог, посетитель впускал в хрупкий сумрак помещения полосу света. Ханна быстро прикрыла дверь. Столешница прилавка матово блестела в свете вечного пламени, горевшего над латунной колонкой, как постоянная зажигалка для курильщика. Электрическая лампа освещала только стол, над которым она висела; лучи проходили сквозь зеленый абажур, как через магическое стекло. Ханне всегда казалось, что она не только входит в помещение, но и спускается в него на несколько ступенек. Но ступеньки существовали только в ее воображении. Она остановилась, чтобы глаза привыкли к полутьме. Постепенно из сумрака возникли детали; полка с табачными коробками, игральными картами, зажигалками и газовыми баллончиками, пачки нюхательного табака марок «Парижский» и «Макуба». На заднем фоне знатные гости — коробки сигар. Самый ходовой товар — сигареты. Любимого сорта Петера здесь никогда не было, но господин Зайферт, маленький, кругленький, с розовой лысиной, всегда с такой готовностью спускался со своего возвышения под зеленой лампой, каждый раз так словообильно высказывал сожаление, отпуская не совсем скромные шуточки, что повторное посещение лавки становилось неизбежным. Ханна попросила у него лотерейный билет, подошла к круглому столу и села на один из старых коричневых стульев. Господин Зайферт вернулся на свое место, щелкнул пачкой билетов, как колодой карт, и положил их на стеллаж.